Ирония фарта

— Если и идти в милицию, то здесь и сейчас, — приказала Натали сама себе. Уходить из кафе не хотелось, клонило в сон, но окружающее спокойствие было лишь иллюзией, и Натали отлично это понимала.

Я была предоставлена сама себе. Многие бы на моем месте пустились во все тяжкие. А мне хотелось просто жить. Пусть будет трудно, но от того будет интереснее. И мне надо было сделать все, чтобы обезопасить себя от дяди Рудольфа. Нужно было дать ему понять, что у нас разные дороги. По правде, мне вообще не хотелось его видеть и вспоминать о нем.

— Скажите, а где здесь милиция? — спросила Натали у официантки, забиравшей у нее чашку из-под кофе и протиравшей столик. Вопрос был вообще-то нелепым, потому что милиция в аэропорту была повсюду: у входа, выхода, у кафе, в зале.

— Вон там, — официантка указала рукой на проход в соседний зал. — Пройдешь, а там увидишь сама.

— Спасибо, — сказала Натали и, пройдя в указанном направлении, наткнулась на пост милиции.

Она робко постучалась в дверь, затем чуть сильнее и, услышав из-за двери смех, открыла ее.

— Ну, смотри, какая красотуля к тебе идет, — сказал один милиционер другому и, присмотревшись к Натали, заметил. — Ух, а тебя неплохо разукрасили.

— Куда уж лучше, — буркнула Натали.

— Ну, садись, рассказывай, кто тебя и за что, — произнес, поднимаясь из полу лежачего положения второй милиционер.

Через десять минут они уже знали в общих чертах историю Натали, как погибли ее родители, как опекуном стали дядя и тетя, как они увезли ее в Америку, что приключилось далее, как дядя пытался ее изнасиловать, ударил, как Натали сбежала и на какие деньги.

— Ну, то, что тебя он пытался изнасиловать — это не факт, — сказал веселый милиционер, тот самый, что назвал Натали красотулей.

— Почему не факт?

— Потому что, девочка, если бы он тебя изнасиловал, то мы бы так и написали, и это можно было бы подтвердить.

— Да, — добавил второй милиционер. — Мало ли что тебе там померещилось.

— Не померещилось мне, — смутилась Натали. — Вам самим бы такое померещилось!

— Ну, ну, давай без этого, — более общительным оказался веселый милиционер, его напарник предпочитал молча слушать. — Без подробностей.

Натали притихла.

— Так что мне делать?

— В смысле?

— А если он прилетит сейчас за мной и заберет меня обратно?

— А вроде смышленая такая, из Америки сбежала, — милиционер сунул ей лист бумаги и ручку. — Заявление пиши, вот тебе образец.

— И что писать?

— Что, что, — милиционер первый раз за всю беседу выругался. — Про избиение пиши. Напишешь, снимем побои, и гуляй, дадим ход делу. Только ты понимаешь, что тебе нужно будет выбирать — тебе восемнадцати-то нет.

О чем он говорит, Натали не поняла. Милиционер снова выругался и объяснил подробно и доходчиво.

— Ты, — начал он, — несовершеннолетняя. Твои опекуны в Америке. Допустим, их лишают права опеки. Но ты отправишься в детдом. Тут уж либо одно, либо другое.

Тогда я осознала, что меня ждет. Но лучше уж так, чем возвращаться туда, к дяде и жить страхом. Если он такое делал со мной, то сделал бы это и в дальнейшем. Я особо не раздумывала. Хотя в детдом мне тоже не хотелось. Но что-то внутри подсказывало мне, что я все делаю правильно. Может, это был он, тот, кто всегда со мной.

Натали пододвинула к себе лист бумаги и принялась писать. Она всегда была краткой, но точной. Про попытку изнасилования она упоминать не стала, мысленно согласившись в этом с милиционером, изложила лишь про избиение, про плохое к ней отношение, про невозможность полноценно учиться.

— Что-то много ты понаписала, — милиционер покачал головой.

— Переписать? — спросила Натали.

— Нет, нет, зачем, сойдет. Кстати, где ты живешь?

Натали назвала адрес.

— И сейчас едешь туда?

— Не сбежишь?

— Куда? — Натали посмотрела на милиционера в упор.

— А кто тебя знает, познакомишься с каким-нибудь парнем, да пустишься во все тяжкие, или с друзьями, или уедешь куда-нибудь…

— Ага, в Америку, к родственничкам, — оборвала его Натали. — Никуда я не денусь.

— Ладно, поверим тебе, но смотри, если по адресу тебя не найдут, то будут неприятности и тебе, и нам. Присмотреть за тобой есть кому?

— Есть, соседка.

— Понятно, — сказал милиционер, а сам посмотрел на Натали крайне недоверчиво. — Сейчас вызовем тебе скорую, съездишь в больницу, снимешь побои, лягушка-путешественница.

— А дядя?

— Не бойся его, заявление твое у нас, возьмем на заметку, — милиционер снова посмотрел на Натали, — хотя, если вдруг чего, то вызывай милицию и объясняй ситуацию.

Милиционеры еще долго обсуждали эту историю после того, как за Натали приехала скорая и она, вопреки правилам, упросила везти ее на переднем сидении, а не там, где обычно возят больных. Понимая, что сопротивляться напору этой молодой особы бесполезно, или приняв ее за дебоширку, врач сдался, и медсестра нехотя перебралась в салон.

Натали отпустили из больницы после осмотра примерно через полтора часа. Она вышла на Ленинском и медленно зашагала по направлению к Московскому проспекту. Натали еле наскребла денег на метро. Менять доллары не хотелось, да она была настолько уставшей и измученной, что было просто не до этого. Сидя в вагоне, Натали рассматривала людей вокруг себя. На каждой станции люди выходили и входили. Ни надменных типов, ни латиноамериканцев с зубочистками во рту, ни вечно недовольного и готового в любую минуту взорваться дяди Рудольфа, ни его жены, которую заботили только деньги и вращение в высшем, как ей казалось, обществе.

Доехав до своей станции, Натали поднялась и пошла пешком, как делала это прежде много раз одна или с родителями. Знакомые дома, загруженное машинами шоссе, деревья, ларьки, парк, спуск к озеру. Даже урны были те же — каменные, серые, с отбитыми краями. Вокруг ничего не изменилось, зато изменилась Натали. Уезжала испуганная девочка, оплакивающая родителей и брата, а приехала и направлялась сейчас в сторону дома, где совсем недавно жила, симпатичная девушка с грустными глазами, добрая, почти уверенная в своих силах и пытающаяся вопреки всему обустроить свое счастье.