Исчезающая ложка, или Удивительные истории из жизни периодической таблицы Менделеева
Шрифт:
Литературную общественность забавляли эти истории, в 1950-е и 1960-е годы Лоуэлл был самым знаменитым поэтом в США, получал премии и продавал многотысячные тиражи своих произведений. Все полагали, что психические отклонения Лоуэлла – след от прикосновения какой-то безумной божественной музы. Фармацевтическая психология – научная дисциплина, только формировавшаяся в те годы, – могла предложить иное объяснение. В организме Кэла произошел химический дисбаланс, из-за которого у поэта развился маниакально-депрессивный синдром. Общественность видела только сумасбродного человека, а не подтачивающие его мрачные переживания, которые сделали его душевнобольным и все более явственно подталкивали к банкротству. К счастью, в 1967 году в США появился первый действенный препарат-нормотимик (эмоциональный стабилизатор) на основе лития. Отчаявшийся Лоуэлл, которого незадолго до этого упекли в психиатрическую лечебницу (где врачи отобрали у него ремень и шнурки), согласился лечиться.
Любопытно, но при всем своем лечебном потенциале литий не играет в организме никакой биологической роли. Он не является ни жизненно
Литий, проникая в мозг, влияет на многие содержащиеся там психотропные вещества, и его воздействие довольно сложное. Самое интересное заключается в том, что литий, по-видимому, нарушает у человека суточные биоритмы, другими словами – обнуляет наши внутренние часы. Настроение здорового человека регулируется внешними факторами, в особенности солнечным светом. Мы существуем в соответствии с двадцатичетырехчасовым циклом. Люди с биполярным расстройством переживают такие циклы независимо от действия Солнца. Когда они чувствуют себя хорошо, мозг заливает их «солнечными» нейростимуляторами, а недостаток солнечного света не выключает этот «кран». Иногда такое состояние называют «патологическим энтузиазмом». Страдающие им люди практически не хотят спать, а их самоуверенность достигает таких масштабов, при которых наш бостонский знакомый из XX века мог быть вполне уверен, что Святой Дух избрал его новым воплощением Иисуса Христа. В конце концов такие приступы истощают мозг, люди ломаются. Больные, страдающие тяжелой маниакальной депрессией, находящиеся во власти глубокой тоски, иногда не встают с постели неделями.
Литий влияет на выработку белков, регулирующих внутренние часы организма. Как ни странно, эти часы спрятаны в ДНК, внутри особых нейронов, находящихся глубоко в мозгу. Особые белки каждое утро прикрепляются к человеческой ДНК, а по прошествии определенного времени отделяются и распадаются. Солнечный свет возобновляет запас этих белков, поэтому в солнечные дни они присутствуют в организме гораздо дольше. На самом деле, эти белки окончательно распадаются лишь с наступлением темноты. Темнота является для мозга сигналом, по которому он должен заметить «голую» ДНК и прекратить синтезировать стимуляторы. У больных маниакально-депрессивным синдромом этот процесс сбивается, так как упомянутые белки, несмотря на уменьшение интенсивности солнечного света, остаются прикрепленными к ДНК. Мозг больного «не осознаёт», что уже пора отдыхать. Литий помогает отцеплять эти белки от ДНК, поэтому человек может успокоиться. Обратите внимание: днем солнечный свет все-таки оказывается сильнее лития и подавляет его действие. Лишь когда вечереет, литий помогает ДНК высвободиться. Таким образом, литий – это далеко не «солнечный свет в таблетке» а, скорее, «антисвет». С нейрофизиологической точки зрения литий подавляет солнечный свет и возвращает суточные часы к двадцатичетырехчасовому циклу. Так лекарство одновременно препятствует нарастанию нового маниакального эпизода и удерживает человека от депрессии.
Лечение литием сразу же помогло Лоуэллу. Его личная жизнь потекла ровнее (хотя о полном успокоении речи не было), и в какой-то момент он объявил, что выздоровел. В этом новом для себя состоянии он мог оценить, как сильно отравлял жизнь окружающим своими выходками: драками, попойками и разводами. Поэзия Лоуэлла полна честных и искренних строк, но Лоуэлл не написал ничего более проникновенного, чем жалоба издателю, Роберту Жиру. Он сделал это, как только врачи стали давать ему литий. Пожалуй, это самые трогательные слова, которые были сказаны о хрупкой химии человеческого организма:
«Страшно подумать, Боб, – писал Лоуэлл, – что все те страдания, которые я пережил и которые причинил другим, случились из-за того, что у меня в мозгу не хватало какой-то соли».
Жизнь Лоуэлла после перехода на литиевые препараты улучшилась, но влияние лечения на его искусство неоднозначно. Как и Лоуэлл, большинство творческих людей считают, что при переходе от маниакально-депрессивного синдрома к приглушенному и прозаическому суточному ритму они могут работать продуктивнее, не страдая от мании и не тратя время впустую в период депрессии. Но всегда велись споры о том, не ухудшается ли после такого «лечения» качество их творчества, коль скоро они теряют доступ в ту часть души, куда большинство из нас не в состоянии даже заглянуть.
Многие художники сообщают, что после приема лития чувствуют притупление и усмирение своего таланта. Один из друзей Лоуэлла отмечал, что тот чем-то напоминал животное, которое везут по зоопарку. И поэзия Лоуэлла после 1967 года, безусловно, изменилась, она стала более грубой и подчеркнуто более непричесанной. Кроме того, выздоровевший поэт перестал рождать строки в своем буйном разуме, а принялся воровать их из частных писем, приводя в ярость людей, которых цитировал. Лоуэлл все же получил в 1974 году Пулитцеровскую премию, но
все-таки его поэтический талант не выдержал лечения. Сегодня Лоуэлла почти не читают, особенно это заметно в сравнении с популярностью, которую ему принесли полные жизни ранние работы. Конечно, периодическая система не раз вдохновляла Гёте, Твена и других авторов, но лишь литий, возможно, оказался таким элементом, который излечивает, но подавляет художественные способности. Из сумасшедшего гения литий может сделать обычного человека.15. Элементы безумия
Роберт Лоуэлл является типичным представителем тех людей, кого называют «сумасшедшими художниками». Но в нашей коллективной психологии встречается и другая разновидность подобного расстройства: сумасшедший ученый. Сумасшедшие ученые, участвовавшие в становлении периодической системы, обычно не вызывали такого сильного общественного резонанса, как безумные люди искусства. Большинство из них вели совершенно непримечательную личную жизнь. Их душевные болезни были не такими яркими, а ошибки – типичны для такой разновидности безумия, которая иногда именуется «патологической наукой» [136] . Самое интересное заключается в том, как такое болезненное помешательство может существовать в голове человека наряду с замечательным разумом.
136
Термин «патологическая наука» придумал химик Ирвинг Ленгмюр, прочитавший лекцию об этом явлении в 1950-е годы. Два интересных факта о Ленгмюре: он был тем самым молодым и талантливым коллегой Гилберта Льюиса, что не только получил Нобелевскую премию, на которую рассчитывал Льюис, но и непочтительно говорил с Льюисом за обедом, возможно, подтолкнув того к самоубийству (см. главу 1). В более зрелом возрасте Ленгмюр крайне увлекался идеей об управлении погодой путем посева облаков. Он настолько спутанно представлял себе этот процесс, что сам чуть было не скатился в патологическую науку. Что ж, даже лучшие из лучших от этого не застрахованы.
В этой главе я несколько вольно трактовал ленгмюровское определение патологической науки, так как авторское определение этого феномена довольно узкое и формальное. Еще одну попытку дать дефиницию патологической науке сделал Дени Руссо, автор замечательной статьи Case Studies in Pathological Science, подготовленной для журнала American Scientist в 1992 году. Тем не менее я отклоняюсь и от формулировки Руссо, чтобы учесть и такие науки, как палеонтология, которая не так сильно опирается на точные данные, как другие, более известные варианты патологической науки.
В отличие от большинства других ученых, упомянутых в этой книге, Уильям Крукс, родившийся в Лондоне в 1832 году в семье портного, никогда не работал в университете. Он был первым из шестнадцати детей, а позже сам стал отцом десятерых отпрысков. Чтобы прокормить семью, он написал научно-популярную книгу об алмазах, а также занимался редактированием безапелляционного и довольно легкомысленного научно-популярного журнала, который назывался «Новости химии». Тем не менее Крукс – бородатый человек с острыми усами, всегда носивший очки, – выполнил несколько первоклассных научных
исследований с такими элементами, как селен и таллий, и был избран в члены самого престижного английского научного клуба – Королевского общества. В ту пору Круксу был всего 31 год, а через десять лет его чуть было не вышвырнули оттуда.
Закат Крукса начался в 1867 году, когда его брат Филипп погиб в море [137] . Несмотря на то что они выросли в большой семье, а возможно, как раз поэтому Уильям и другие Круксы чуть с ума не сошли от горя. В те годы движение спиритизма, завезенное из Америки, укоренилось в Англии повсюду, от домов аристократов до рыночных лавок. Даже такой человек, как сэр Артур Конан Дойл, выдумавший гиперрационального сыщика Шерлока Холмса, оказался способен уделить уголок своего обширного разума и спиритизму как совершенно достоверному учению. Клан Круксов, детей своего времени, состоял в основном из торговцев, лишенных не только образования, но и научного чутья. Вся большая семья стала посещать массовые спиритические сеансы, чтобы успокоиться и пообщаться с несчастным покойным Филиппом.
137
Филипп Крукс, брат Уильяма, погиб на судне, команда которого прокладывала один из первых трансатлантических телеграфных кабелей.
Однажды вечером Уильям также составил компанию родным. Возможно, из солидарности. Может быть, потому что еще один его брат был помощником медиума. Возможно, чтобы убедить всех, что не стоит больше ходить на такие сборища – в своем личном дневнике Крукс отвергал возможность «спиритического контакта», считая сеанс лишь помпезным мошенничеством. Но, когда скептически настроенный Уильям увидел, как медиум играет на аккордеоне без рук и пишет «автоматические сообщения» в стиле говорящей доски (стилусом на дощечке), ученый усомнился в себе. Его защитный барьер понизился, а когда медиум начал транслировать спутанные замогильные сообщения от Филиппа, Уильям зарыдал. Он стал ходить на все сеансы и даже сконструировал специальный прибор, помогавший отслеживать шелест блуждающих духов в освещенной свечами комнате. Сложно сказать, позволил ли этот новый радиометр – стеклянная вакуумная колба, внутри которой находился очень чувствительный флюгерок, – обнаружить Филиппа. Мы можем только гадать. Но Уильяма не оставляли те чувства, которые он испытывал, держа за руки родных на этих собраниях. В конце концов он стал ходить туда регулярно.