Исчезнувшая пожарная машина (Человек по имени Как-его-там)

Мартин Бек задумчиво потер подбородок.

— Слишком загадочно, — сказал Рённ.

— Что загадочно? — спросил Хаммар, входя в кабинет. Вслед за ним с грохотом ввалился Колльберг.

— Всё, — мрачно ответил Рённ.

— Гюнвальд, на тебя пришел рапорт о превышении служебных полномочий, — сообщил Хаммар, взмахнув перед Ларссоном листом бумаги.

— От кого?

— От младшего инспектора Улльхольма из Сольны. Ему сообщили, что ты занимался большевистской пропагандой среди местных пожарных. Причем в это время ты находился при исполнении служебных обязанностей.

— А, Улльхольм, — протянул Гюнвальд Ларссон. — Это уже не впервые.

— В прошлый раз обвинение было то же?

— Нет. В тот раз я нецензурно выразился в полицейском участке округа Клара, чем нанес урон репутации полиции.

— На меня он тоже жаловался, — сказал Рённ. — Прошлой осенью, после убийства в автобусе. Я не назвал свое имя и звание, когда пытался допросить умирающего старика в Каролинской больнице. Хотя Улльхольм знал, что старик перед смертью пришел в сознание только на тридцать секунд.

— Ну ладно. Как там идут дела? — поинтересовался как бы между прочим Хаммар, окинув взглядом присутствующих.

Ему никто не ответил, и через несколько секунд Хаммар вышел, чтобы продолжить свои бесконечные совещания с прокурорами, старшими комиссарами и другим начальством, которое непрерывно интересовалось тем, как идут дела. Ему приходилось многое выдерживать.

Вид у Мартина Бека был унылый. Он уже успел подхватить свою первую весеннюю простуду и сморкался каждые пять минут. После длинной паузы он сказал:

— Если звонил Олафсон, то он вполне мог изменить свой голос. К тому же, вероятнее всего, это сделал именно он. Разве я не прав?

Колльберг покачал головой и сказал:

— Олафсон родился в Стокгольме и прекрасно его знал. Разве он стал бы звонить в пожарную часть Сундбюберга?

— Нет, не стал бы, — произнес Гюнвальд Ларссон.

Других событий во вторник, двадцать третьего апреля, практически не происходило.

В среду и четверг никаких новостей не было. В пятницу, когда все снова собрались вместе, Гюнвальд Ларссон спросил:

— Как там дела у Таке?

— Скакке, — поправил его Мартин Бек и чихнул.

— Его трудно расшевелить, — заметил Колльберг.

— Лучше бы я сделал это сам, — раздраженно сказал Гюнвальд Ларссон. — Такое задание можно выполнить за один день.

— У него было много работы, и он только вчера освободился, — словно оправдываясь, сказал Мартин.

— Какой еще работы?

— Ну, мы ведь занимаемся не только телефонами-автоматами в Сундбюберге, нам хватает и других дел.

Поиски Олафсона не продвигались ни на шаг, и не было никакой возможности их как-то ускорить. Все, что можно было разослать, уже разослали, от описаний и фотографий до отпечатков пальцев и характерных особенностей зубов.

Суббота и воскресенье прошли у Мартина Бека так, что хуже некуда. Его мучило тревожное предчувствие, что еще немного и это дело станет совершенно запутанным. Насморк у него усиливался, и словно в дополнение к этому его ожидало еще одно потрясение, личного характера. Ингрид, его дочь, объявила, что собирается уйти из дома. В общем-то в этом не было ничего неестественного или удивительного. Скоро ей исполнится семнадцать, и она уже почти взрослая. Конечно, она имеет право жить своей собственной жизнью и поступать как ей нравится. Он уже давно понимал, что такой момент приближается, но тем не менее сейчас был застигнут врасплох. Во рту у него стало сухо, голова закружилась. Он беспомощно чихнул, но ничего не сказал, потому что хорошо ее знал и понимал, что она серьезно обдумала свое решение.

И словно для того, чтобы его добить, жена сказала холодным и практичным тоном:

— Давайте лучше подумаем, какие вещи Ингрид нужно взять с собой. И можешь о ней не беспокоиться. Она не пропадет. Мне отлично это известно, потому что воспитывала ее я.

В общем-то она была права.

Их сын, которому было тринадцать лет, воспринял это сообщение спокойно. Он лишь пожал плечами И сказал:

— Отлично. Теперь я могу занять ее комнату. Там удобнее расположены электрические розетки.

В воскресенье после обеда Мартин Бек и Ингрид остались в кухне вдвоем. Они сидели друг против друга за покрытым пластиком столом, за которым по утрам в течение многих лет вместе пили какао. Внезапно она протянула свою руку вперед и положила ладонь на его руку. Несколько секунд они сидели молча. Потом она вздохнула и произнесла:

— Я знаю, что мне не следует это говорить, но все-таки скажу. Почему ты не делаешь то же, что и я? Почему ты не уходишь?

Он изумленно посмотрел на нее.

Она не отвела взгляд.

— Да, но… — нерешительно начал он и осекся. Он просто не знал, что сказать.

Однако он уже знал, что будет долго помнить об этом коротком разговоре.

В понедельник, двадцать девятого, почти одновременно произошли два события.

Одно из них было не особенно примечательным. Скакке вошел в кабинет Мартина Бека и положил ему на письменный стол рапорт. Рапорт был аккуратный и очень подробный. Из него следовало, что в Сундбюберга есть шесть телефонов-автоматов с устаревшими табличками. Еще в двух такие таблички могли быть седьмого марта, но теперь их сняли. В Сольне телефонов-автоматов с такими табличками не оказалось. Скакке никто на поручал это выяснять, но он съездил туда по собственной инициативе.

Мартин Бек сгорбившись сидел за столом, постукивав пальцем по рапорту. Скакке замер в двух метрах от него, сильно напоминая собаку, которая стоит на двух лапках и выпрашивает кусочек сахара.

Наверное, нужно его похвалить пока нет Колльберга, который сейчас войдет и снова начнет над ним насмехаться, нерешительно подумал Мартин Бек.

Эту проблему разрешил телефонный звонок.

— Да. Бек слушает.

— С вами хочет поговорить какой-то инспектор. Я плохо разобрала, как его зовут.

— Соедините его со мной… Да, Бек слушает.

— Привет. Это Пер Монссон из Мальмё.

— Привет. Как дела?

— Нормально. Понедельник вообще день тяжелый, а у нас к тому же была заварушка из-за этого теннисного матча. Ну, ты, наверное, знаешь, с Родезией. Монссон продолжил после длинной паузы:

Вы разыскиваете человека, которого зовут Бертил Олафсон, так?

— Да.

— Я нашел его.

— Там, у себя?

— Да, в Мальмё. Он мертв. Мы нашли его три недели назад, но я только сегодня узнал, кто он.