Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Исчезнувший фрегат
Шрифт:

— Вы меня слышите?

— Да, слышу.

Что, черт возьми, я должен был сказать ему?

— Послушайте, вам работа нужна или нет?

— А я не знал, что вы предлагаете мне работу, — сказал я не задумываясь, просто чтобы отыграть время и найти ответы на вертящиеся у меня в голове вопросы. Если его турагент сможет в столь короткий срок добыть визы в две или три самых проблематичных в этом отношении страны Южной Америки, значит, или с ними будет что-то не так, или…

— Сколько вам будут стоить эти визы? — спросил я его.

— Это вас не касается. Но это будут настоящие визы,

не подделки.

Я едва ли не увидел, как он улыбается на том конце провода.

— Разумеется, это будет стоить немного дороже, так как у нас нет времени ждать. Да, и если вас беспокоит финансовая сторона, то я не приглашаю вас просто на прогулку. Вы будете там работать, и я буду платить вам зарплату. Не бог весть какую большую, имейте в виду, но вам хватит на похороны, если мы попадем в неприятности и лишимся жизни. Тогда, если больше нет вопросов, вот вам номер рейса.

Он продиктовал.

— Терминал номер один.

— Я не собираюсь бросаться сломя голову в это дело, — сказал я. — Мне нужно время подумать.

— Времени у нас нет.

— Это почему же? — поинтересовался я. — Там пока еще зима. До весны времени предостаточно…

— Время года значения не имеет.

— А что же тогда? К чему такая спешка?

— Я вам это скажу, когда будем в Мадриде, не раньше. Теперь ответьте, вам нужна работа или нет? Мне нужен специалист по консервации древесины, человек, чье техническое заключение будет авторитетным, но это не обязательно должны быть вы.

Его голос стал твердым.

— Буду с вами откровенен. Вы отнюдь не являетесь самым квалифицированным экспертом из всех возможных. Максимум за неделю я найду кого-нибудь более компетентного, кто согласится прилететь ко мне. Так что будем считать, что вы уже подумали, о’кей? Встретимся на регистрации в тринадцать ноль-ноль в воскресенье. И не забудьте забрать у Джонни паспорта.

Раздался щелчок, и связь разорвалась. Продолжая стоять, я невидящими глазами глядел в окно, а в голове кружился хоровод беспорядочных мыслей. Я медленно положил трубку на место. Солнце уже садилось, соленое болото заливало золотистое сияние заката. Лучи освещали темные полосы воды, торчащие будки, в которых укрываются хранители заповедника и наблюдатели за птицами, пасущихся белых в черных пятнах коров, подставив зады северо-западному ветру, а вдали, за плоскими просторами заповедных болот, за бледно-желтой линией галечного берега у горизонта позади белого мостика танкера виднелась красная труба грузового судна, так далеко, что они, казалось, неподвижно замерли на месте.

Мать крикнула с кухни:

— Кто это был, сынок?

Я не ответил. Звук ее родного голоса еще больше подчеркнул ужасную тяжесть выбора, перед которым я был поставлен. Я стоял в гостиной принадлежащей нашей семье половины дома, расположенного на дороге к побережью в восточной части Клэя с его белой, как на открытке, ветряной мельницей. После того как умер отец, она стала моим кабинетом. Теперь я стал называть ее своим офисом.

— Кто-то, кого я знаю?

— Нет.

Я подошел к окну.

— Так, клиент.

— Ужин будет готов с минуты на минуту, так что завершай все свои дела.

Танкер и красная труба немного сместились, и я

сейчас смотрел на эту картину с обостренной восприимчивостью. Этот вид стал для меня обыденным. Но сейчас все иначе, если я на рассвете отдам свой паспорт этому парню из «Норфолк флайер», а в воскресенье отправлюсь в Лондон, на Уиндмилл-стрит, а потом в Хитроу в час дня, чтобы успеть встретиться с Уордом у регистрационной стойки. И если я с ним полечу… Этот пейзаж вдруг стал для меня очень дорог.

Почти в конце нашей улицы аккуратных особняков на две семьи из своего дома вышел хранитель. Я смотрел на него, пока он, перейдя дорогу, направился по исхоженной тропинке к первой из будок. Даже зимой, когда дует арктический ветер, болота промерзают до дна, а протоки покрываются слоем льда, все присыпано мелким снегом, и его мелкие крупинки бьются в стекло со звуком, похожим на шелест шелка, даже в такую погоду это арктическое побережье Норфолка было по-своему очаровательно. И сейчас, глядя в окно, я чувствовал, как сжимается мое сердце.

Пунта-Аренас! Вот куда он предлагал мне отправиться, а я даже не посмотрел в своем школьном атласе, где это. Что толку, подумал я тогда, ведь Айрис Сандерби мертва. А теперь этот шотландец намерен самостоятельно возглавить экспедицию.

Почему?

Я прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Ничего страшного, если я с ним встречусь, не случится. Я всегда могу отказаться лететь в последнюю минуту. Я мысленно перечислил вопросы, которые нужно будет ему задать.

— Ужин готов, сынок. Картофельное пюре с сосисками, любимая еда твоего отца. Иди, я кладу в тарелку.

— Хорошо, мам.

Я задержался еще на минуту, думая об отце. Он ни разу не был за границей. Трудно представить, но он даже никогда не бывал в Лондоне, едва ли вообще за всю жизнь выезжал за пределы Норфолка, и, когда мы переехали в Клэй, этот вид из окна его вполне удовлетворял. Но при этом, когда я сказал, что собираюсь участвовать в кругосветной регате «Уитбред», он и глазом не моргнул и не стал пытаться меня отговорить.

— Ужин на столе, сынок.

Иногда мне казалось, что остальной мир за пределами Восточной Англии для него не существует.

— Красивый закат. Твой отец больше всего любил это вечернее время, когда солнце садилось в чистом небе.

Она стояла в дверях, снимая свой передник.

— Ну, идем.

Я забрал у нее передник и бросил его на стол, где он увядшим лепестком упал на пишущую машинку. Я обнял ее за плечи.

— Я, возможно, уеду ненадолго.

— Да, когда?

Она всегда воспринимала мои решения со спокойствием. Слава богу, она привыкла к моим отъездам и приездам.

— Куда ты собрался на этот раз?

— В Пунта-Аренас, — ответил я.

— Испания?

— Да, примерно.

Этим я и ограничился. Я не стал говорить ей, сколько буду в отъезде. Да я и не знал этого, не знал даже, поеду ли вообще.

— Ты очень молчаливый, — сказала она, когда я разрезал сосиску с чудной хрустящей корочкой.

Мать всегда стремилась к совершенству, какой бы незатейливой ни была ее стряпня.

— Что у тебя на уме?

— Ты же знаешь, что у меня за ум, мам. Пустой, как перевернутый пивной бочонок.

Поделиться с друзьями: