Исчезнувший фрегат

Он вышел из порта Грютвикен, Южная Георгия, одиннадцатого марта, и теперь мы сближались с суммарной скоростью 24 узла. На следующий день с него взлетел вертолет, и около четырех часов дня он завис над нами, как гигантская стрекоза. К тому времени поднялся достаточно сильный в порывах ветер, что затрудняло подъем груза. Выписывая мачтами в воздухе непредсказуемые узоры, корабль трясло, подбрасывало и качало на ставших крутыми волнах.

Мне еще никогда не приходилось быть под вертолетом во время операции подъема груза, и сейчас у меня был великолепный обзор, поскольку я находился за верхним штурвалом на крыше рубки, пытаясь, насколько было возможно, выровнять корабль. Я страшно боялся, что оператор лебедки начнет сматывать трос в неудачный момент и вертящиеся носилки зацепятся за салинги грот-мачты. Вертолет, казалось, висел там целую вечность, но в итоге все прошло благополучно. Я увидел, как привязанное к носилкам тело Эдуардо втащили в фюзеляж вертолета, и, испытав облегчение, расслабился.

Я ожидал, что сейчас люк закроется и вертолет полетит назад к своему кораблю, но вместо этого наверху снова показалась голова оператора лебедки, и он предостерегающе помахал мне рукой, опять спуская трос. Кто-то мне закричал. То был Айан. Он стоял ниже меня на палубе, но я не расслышал, что он мне говорил. Он был полностью одет в теплое обмундирование и держал чемодан и парусный мешок, так туго набитый, что он не смог его как следует зашнуровать, а на его плече висел тот оливково-зеленый рюкзак.

Затем он, улыбнувшись, глянул на меня, покачал головой, понимая, что его слова тонут в шуме нисходящего от грохочущих лопастей ветра. До сих пор вижу перед собой это загоревшее, покрытое морщинками от яркого сияния лицо, клювообразный нос и массивную челюсть, плотную линию растянутых в улыбке губ. Он поднял свою руку-протез в перчатке и отвернулся к корме, призывая Энди помочь ему.

Только тогда до меня дошло, что он собирается нас покинуть. Не предупредив, не попрощавшись. Я видел, как Айрис вдруг остановилась по пути с кормы, ее глаза удивленно округлились от изумления. Значит, он и ей не сказал. Он никому не сказал. Они так и стояли там, уставившись на него.

Первым подошел Энди и, схватив парусный мешок, уложил его в спустившуюся к нам грузовую сетку. Захлопал парус, корабль сильно накренился, под корпус подкатила высокая волна. Я бросился назад к штурвалу, чтобы снова повторить весь процесс, удерживая корабль как можно ровнее, пока Айан со своим багажом не влезет в сетку и весь груз не поднимется выше мачты.

— Вы знали?

Это Айрис. Она забралась ко мне по лестнице со стороны левого борта, пока я смотрел, как вертолет, опустив нос, пошел вперед, на север, к кораблю обеспечения.

— Вы знали? — повторила она срывающимся голосом.

— Нет, — сказал я, и мы стояли молча, глядя, как вертолет уменьшается до маленького пятнышка, до тех пор пока он наконец совсем не исчез.

— Какой странный человек, — пробормотала она. — Никому не сказать ни слова о своем отъезде… Потом раз — и нет его. И все.

Отвернувшись, она стала нащупывать верхнюю ступеньку лестницы.

— Можно сказать, дезертировал, не правда ли?

Она принужденно улыбнулась, и по ее дрожащим губам я видел, что она готова расплакаться.

Отчасти дело было во внезапности его отъезда. Мы к нему не были готовы, и после неожиданного исчезновения столь значительной личности осталась пустота, которую каждый из нас воспринимал по-разному. Но мы с Айрис ощущали ее намного глубже. Мы многое пережили вместе за эти последние месяцы, и он всегда был с нами, вдохновляя и заражая нас своим энтузиазмом.

Впрочем, у нас не было времени грустить. Ветер постоянно усиливался, небо заволакивало низкими темными тучами, и мы уменьшили площадь парусов. Убрав прямые паруса, мы теперь шли левым галсом в крутом бейдевинде, едва попадая в Южную Георгию, не говоря уже о Фолклендских островах.

Одиннадцать дней мы шли в Порт-Стэнли, одиннадцать изматывающих дней предельного напряжения сил. Миновав Южные Оркнейские острова, мы в полной мере подверглись воздействию огромных волн Южного океана, циркулирующих вокруг земли, а на шестидесятой параллели нам пришлось протискиваться в узкую щель между мысом Горн и Землей Грэхема, что носит название пролив Дрейка. В первый раз я увидел Фолклендские острова на фоне потрясающе ясного рассветного неба. Нильс позвал меня наверх определить, что за маленький скалистый треугольник выглядывает из-за горизонта на северо-западе. Это была гора Маунт-Кент, полторы тысячи футов высотой и почти в пятидесяти милях от нас.

Оказавшись с подветренной стороны Восточного Фолкленда, мы пошли на моторе, и я никогда не забуду мгновенно наступившую тишину, когда мы миновали маяк на мысе Пемброук и оказались в спокойных водах, а на склонах над нами колючей проволокой были огорожены оставленные аргентинцами минные поля. Мы стали на якорь для ночевки рядом со старым дноуглубительным судном, напротив краснокирпичной колокольни Порт-Стэнли, возвышающейся на севере, и сразу же отправились спать.

Мы, разумеется, сообщили по радио о прибытии, и нам разрешили поспать до полудня перед тем, как спуститься на катер для оформления документов. Также к нам явились местные журналисты, которым уже стало известно, что мы обнаружили останки старинного деревянного парусного судна в южной части моря Уэдделла. Впрочем, на островах, где старых кораблей с прямым парусным вооружением и их обломков было больше, чем где-либо еще в мире, интересовались больше нашими рассказами о путешествии и состоянии льда, нежели находкой очередной развалины. Они ничего не знали о гибели Карлоса и Ангела Боргалини, поэтому нам не пришлось выкручиваться, отвечая на неудобные вопросы.

От таможенников мы уже знали, что корабль, курсирующий в треугольнике Порт-Стэнли — Монтевидео — Пунта-Аренас, отплывал вечером того же дня. Поскольку до следующего рейса нужно было ждать больше недели, Энди с Гоу-Гоу решили отправиться на нем. Их подвезли до берега какие-то местные, приплывшие к нам с пивом и гостеприимными предложениями. Потом, когда уже смеркалось, к нам подошел полицейский катер с письмом от губернатора с просьбой миссис Сандерби явиться в четыре часа пополудни следующего дня.

Нас теперь осталось только трое, и после ужина Нильс выставил на стол бутылку водки, которую он хранил до нашего возвращения в цивилизованный мир. Мы выпили за корабль, потом за каждого из нас, и наконец Айрис подняла стакан за отсутствующих друзей. Не было произнесено ни имя Эдуардо, ни Айана, просто «за отсутствующих друзей». После этого Нильс отправился на боковую, что-то бормоча себе под нос, что он уже слишком стар, чтобы болтаться по морю Уэдделла.

Айрис тоже встала из-за стола, направляясь в каюту. Я хотел уже тоже пожелать всем спокойной ночи, но она попросила меня остаться:

— Нет, пожалуйста, не уходите. Я сейчас вернусь.

Снова усевшись, я налил себе еще водки. Я думал, что она пошла в туалет, но она вернулась почти сразу с большим желтым конвертом в руке.

— Кофе хотите?

Положив конверт на стол, она потянулась за моей кружкой.

— Нам нужно поговорить о деньгах.

Она налила кофе и, снова сев за стол, попросила себе еще водки. На ней была шелковисто-переливающаяся изумрудная блузка с глубоким вырезом. Верхняя пуговица была расстегнута. Не думаю, что она сделала это намеренно, поскольку ее внимание было сосредоточено на конверте, который она теребила пальцами.