Исчезнувший

Кроме того, звонили сотрудники Белого дома, которые обычно легко проникали к президенту, жаловались, что не могут до него добраться. Биржевая следственная комиссия подготовила доклад, в котором обвиняла Мори Риммеля и Брэди Меншипа в злоупотреблениях в связи со спекуляцией акциями «Учебных микрофильмов». Комиссия просила у президента разрешения начать дело. Могу ли я с ним связаться? Нет, не могу… Мигель Лумис, позвонив из дома Грира, сообщил, что Сусанна Грир из спокойной, сдержанно переносящей свое одиночество женщины превратилась в восторженную болтливую особу, и все это в течение часа. Видимо, она получила от Стива добрые вести, но на все вопросы Мигеля Сью отвечала молчанием. Не знаю ли я чего-нибудь? Нет, я ничего не знаю… Телефонистки Белого дома обычно не отвечали на идиотские вызовы, но какая-то чокнутая дамочка по имени Беверли Уэст обошла их и дозвонилась до меня. Она, мол, лично сообщила агенту ФБР, что Грир и Любин снимали квартиру в доме на Р-стрит, и какого черта президент прикрывает этих паршивцев и так далее, и тому подобное. Похоже, она была не в своем уме и так вопила, что я сообщил ее имя и адрес секретной службе… Затем позвонил Дэнни Каваног, председатель нашего предвыборного комитета. Он был вне себя от злости. Дэнни сказал, что ему позарез нужно поговорить с президентом, однако Грейс Лаллей его не соединяет. Губернатор Монтаны, один из столпов партии Роудбуша, готов переметнуться к Уолкотту из-за этого чертова Грира. Дэнни хотел, чтобы Роудбуш немедленно позвонил губернатору и постарался его уговорить.

— Грейс не желает меня и слушать, черт бы вас всех побрал! — орал он. — Что происходит? Может быть, и Роудбуш исчез тоже?

Я ничем не мог помочь Дэнни. Единственное, что я знал, так это что сегодня утром к президенту явился собственной персоной Джером Фрейтаг, директор УНБ. И то лишь потому, что Грейс мне сказала об этом, когда я попытался проникнуть к президенту. Он был невидим и неуловим.

Первый приказ от Роудбуша я услышал только в три часа пополудни, и тогда все завертелось.

— Президент хочет вас видеть, — сообщила мне Грейс, даже не пошутив вопреки обыкновению.

— Когда? — спросил я.

— Немедленно, — ответила она и бросила трубку. Видимо, сегодня нервы у всех были натянуты как струны.

Когда я вошел, президент оторвался от бумаг, указал мне на кресло и продолжал быстро читать. Ни слова приветствия, ни радушной улыбки. Он был серьезен, но отнюдь не удручен. Роудбуш нетерпеливо перелистал последние страницы документа.

— Сожалею, что не мог вас принять, Джин, — сказал он. — Произошло слишком многое и слишком быстро… Я вызвал вас потому, что сейчас прибудет наш приятель с того берега, Артур Ингрем. Я пытался от него отделаться. У меня действительно нет времени, но он был необычайно настойчив. Сказал, что дело не терпит отлагательства… Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре, а затем его записали. Разумеется, не здесь. — Он улыбнулся. — Используйте свою знаменитую репортерскую память.

Я хотел ответить, что моя память уже не та, но тут появилась Грейс Лаллей и кивнула президенту. Вошел Артур Ингрем. Грейс исчезла, тщательно прикрыв за собою дверь.

— Добрый день, господин президент, — сказал Ингрем. Глаза его обежали комнату и остановились на мне. И снова в них появилось брезгливо-удивленное выражение, словно я был невоспитанным слугой, у которого не хватало такта удалиться, когда предстоял разговор о семейных делах.

Ингрем был одет как преуспевающий банкир. Коричневый костюм свежеотглажен, галстук аккуратно повязан под самым воротничком, дорогие туфли из мягкой кожи начищены до блеска.

— Здравствуйте, Артур! — приветствовал его Роудбуш. — Пододвигайте кресло и садитесь.

Ингрем сел очень прямо, словно у него не гнулась спина, затем, слегка изменив позу, отвернулся от меня.

— Я бы предпочел поговорить с вами наедине, господин президент, — сказал он.

— О, не обращайте на Джина внимания! — ответил Роудбуш. — Он до некоторой степени стал моим доверенным человеком во всем, что относится к ЦРУ.

— У меня личное дело, — сказал Ингрем. Он сидел напряженно, вцепившись в ручки кресла.

— Которое не имеет отношения к ЦРУ?

— Разумеется, имеет, — ответил Ингрем. — Однако я считаю, что оно касается только вас и меня.

— А я полагаю, Джину лучше остаться.

Он не обсуждал этот вопрос. Он решил.

— Он что, приставлен ко мне?

На губах президента мелькнула кривая усмешка.

— Даже если и так, Артур, вряд ли мы с вами за один раз сквитаемся.

Этот более чем прозрачный намек на Баттер Найгаард остудил и без того холодную атмосферу. Ингрем сидел в кресле как изваянный.

— Я помню одно ваше замечание, — сказал Роудбуш. — Неполные сведения не являются разведывательными данными, а всего лишь информацией. Должен сказать, Артур, вы не пожалели труда, чтобы сведения об этом кабинете и о том, что здесь говорится, подошли под рубрику разведывательных данных.

— Это можно объяснить, господин президент, хотя и не к вашему удовольствию, но тем не менее можно. Я не намеревался…

— Не сейчас, Артур, — прервал его президент. — У нас для этого будет предостаточно времени. А сегодня я очень занят. Вы сказали, что у вас срочное дело…

— Да, сэр, — Ингрем скрестил руки на груди, словно для того, чтобы почувствовать себя увереннее. — Господин президент, я пришел вручить вам заявление об отставке.

— Ясно. — Роудбуш откинулся в своем вращающемся кресле; он чуть-чуть расслабился, а Ингрем еще больше напрягся. — И с какого числа, разрешите узнать?

— С сегодняшнего. Я изложил все письменно.

Ингрем вынул из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, встал и вручил его президенту.

Роудбуш надел очки, пробежал текст — насколько я мог видеть со своего места, он состоял всего из одного абзаца, отпечатанного на машинке, — и отбросил заявление. Листок перевернулся, запорхал над столом и наконец опустился на пачку документов перед Роудбушем. Президент поднял очки надо лбом.

— В чем причина, позвольте узнать?

— Пожалуйста. — Ингрем снова выпрямился. — Вы категорически запретили моему управлению участвовать в розыске двух пропавших без вести людей, несмотря на то, что один из них, как выяснилось, оказался за пределами Соединенных Штатов, и несмотря на то, что оба они имели доступ к секретной информации государственной важности. Такое недоверие ко мне, пренебрежение или страх говорят о том, что я не могу быть более полезен как директор ЦРУ.

— А почему, как вы думаете, я отдал такой приказ? — спросил Роудбуш.

— У меня нет точных данных. Я могу только предполагать.

— И ваши предположения, по-видимому, упираются в политику, — насмешливо сказал Роудбуш. — Кандидат боится, что раскрытие некоторых фактов уменьшит его шансы на переизбрание. Не так ли?

— Это очевидно. Мы оба с вами это знаем, господин президент. Однако выражение «уменьшит шансы», по-моему, слишком мягкое.

— Благодарю вас. — Роудбуш сжал губы и посмотрел на Ингрема с нескрываемой антипатией. — Что-нибудь еще?

— Да. Несколько часов назад вы отменили назначенное на завтра экстренное совещание Штаба разведок. — Ингрем говорил как бухгалтер, подготовившийся к ревизии. — Я считаю это решение опасным, граничащим с безответственностью. Наша разведка доносит о возможности военного заговора против премьера Ванга, а вы задерживаете важнейший прогноз по Китаю. Столь грубое нарушение элементарных правил разведки может привести к печальным последствиям.

— Вообще-то может, — спокойно согласился Роудбуш. — Но в данном случае нам не нужен такой прогноз. Я уже знаю о давлении, которое военные оказывают на Ванга… Дело в том, Артур, что сегодня утром Ванг звонил мне по телефону из Пекина.

Ингрем был поражен. Он тупо уставился на президента, затем опустил взгляд на свои очки, которые держал двумя руками и пальцы его аккуратными ромбами обрамляли стекла. Я тоже не знал, что подумать. Президент говорил по телефону с китайским премьер-министром? О чем?