Ищите кота (сборник)

Или случай с Элькиной мамой в начале девяностых. Она несла в ломбард шубу. По дороге был стихийный рынок, на котором много приличных женщин с вещами стояли. Мама Эльки решила, что продать шубу на барахолке значительно выгоднее. Как на грех, случилась облава, всех торговок доставили в участок. У Элькиной мамы что-то с перепугу в мозгу заклинило, и она твердила: «Я не могу назвать вам свое имя и адрес, потому что у меня муж профессор». Строго говоря, мужа у нее не было. А Элькин папа, хоть и занимал высокую должность в строительном министерстве, профессорского звания не имел.

С тех пор про женщину, которая ведет себя неадекватно, несет ересь, мы говорим: «У нее муж профессор». А всякие несимпатичные и тайные явления называем «макраме», неграмотность и невежество – «остролябией».

Эти наши словечки появились после игры в «Контакт». Когда наши девичники проходят на даче и в нашем распоряжении целые сутки – день, ночь и еще день, вечерами, наболтавшись, мы играем. В карты, в настольные игры, в словесные. Одна из самых веселых игр со словами – «Контакт». Ее трудно описать, а сыграв один раз, навсегда полюбишь. Отгадывается задуманное одним из игроков слово, по буквам, первую букву он называет. Допустим, «М». Далее нужно, не называя, описать значение слова на «М». Например, я говорю: «Это первая еда многих живых организмов». Тот, кто догадался, говорит мне: «Контакт!» Но если ведущий произносит: «Это не молоко!», а именно «молоко» мы предполагали, то контакт не состоялся. Таким образом, задача заключается в том, чтобы мудрено описать слово, если ведущий не догадался, контакт состоялся – мы выкрикнули одно и то же слово, и ведущий нам открывает вторую букву. Самое потешное, когда те, кто в контакте, называют разные слова. Вы задумали «глина», а у того, кто вошел с вами в контакт, было «глист».

Играем, уже отгадали вторую букву, слово должно начинаться на «ма».

– Это такое занятие… – Я с трудом нахожу определение. – Одинокая женщина…

Не успеваю договорить, как Настя перебивает:

– Есть контакт!

Ведущая Элька молчит, у нее вариантов нет. Мы с Настей одновременно восклицаем:

Настя:

– Макраме!

Я:

– Мастурбация!

Подруги попадали под стол от смеха, а мы с Настей пререкались:

– Я же говорила, одинокая женщина!

– А чем одинокой еще, кроме макраме, заниматься?

– Тем самым!

С тех пор у нас «макраме» – это нечто общественно известное и признаваемое, но брезгливое, вроде однополых браков.

Однажды Ирина загадала слово, мы отгадали «остро…», а дальше – тупик, все перебрали, Элька тайно бегала в словарь смотреть. Редкий случай, признали: сдаемся.

И тут Ирина гордо произносит:

– Остролябия!

Ирина спортивный тренер, и с грамматикой у нее плохо, того, что название прибора начинается с «А», Ирина не ведала. Теперь она говорит про очередной киношедевр: «Разрекламировали на каждом столбе и на всех телеканалах. Мы с Колей посмотрели. Чистой воды остролябия».

Смысл коллективных игр заключается не в том, чтобы победить друзей-противников, а в том, чтобы получить удовольствие от самого процесса игры. Это хорошо понимает не только моя подруга Катя, но и маленькие дети, дошкольники. Однажды моя внучка на детском празднике во время очередного соревнования – беганья с ложкой, на которой лежит яблоко, вдруг бросила игру, с ревом убежала, залезла на дерево и, плача, кричала оттуда:

– Игры, в которых побеждает кто-то один, неправильные!

Она совершенно права.

Если вы хотите возвыситься среди друзей, оттолкнуться от них, как от трамплина… Летите, конечно, ныряйте… Только кто вас поздравит после финиша?

У меня в чемодане сейчас лежат игральные карты, кости и новая забавная настольная игра «Имаджинариум», которая, как я предвижу, доставит нам много веселых минут в отпуске.

Смех, потеха – это, конечно, здорово, но это – бонус, подарок. Над нашей жизнью не очень-то обхохочешься. И свои проблемы, душевное смятение мы несем подругам, твердо зная, что секрет за границы нашего круга не выйдет.

Помню, как мы узнали, о влюбленности Насти. Она хорошо выглядела: побледнела, и обычная цыганская смуглость кожи уступила место персиковому оттенку. Улыбка Насти всегда отдавала вежливым нетерпением: я вас слушаю еще пять минут, а потом – извините. Теперь она улыбалась испуганно-счастливо, как ребенок, ожидающий в цирке выхода зверей на арену. Ребенок знает, что звери дрессированные, не укусят, но это все-таки настоящие львы и тигры.

Мы подшучивали: «Бизнес налаживается? Квартиру покупаешь? Олег клад нашел на миллион? И на девятьсот девяносто тысяч купил тебе бриллиантовое колье? Вместо того, чтобы раздать богатство сирым родственничкам?»

Настя шумно выдохнула и с отчаянием призналась:

– Я влюбилась.

Прикусили языки. Немая сцена. Каждой понятно, что может случиться катастрофа, атомный взрыв, что кнопка пуска в руках у Насти, что взрывом в кровь и в клочья разнесет ее семью: мужа, детей-подростков, родителей. Настя не погремушка, которую смазливый мачо способен закружить в «Ча-ча-ча». Настя – скала, утес. И если в скале проснулся вулкан, то возможны смертельные землетрясения.

Мы молчали, а Настя рассказывала, какой он необыкновенный, один на миллион, и что у нее в сердце и в душе все перевернулось, смешалось, поет и плачет, нет опоры, она не находит, за что уцепиться, все ускользает, уплывает, тонет, а на поверхности только дурацкие сладкие мечты. Настя судорожно вытирала щеки, которые были сухи – слезы не текли.

– Он на меня смотрит, – говорила Настя. – Просто смотрит, и мое тело, и сознание уже не мои. Я точно паралитик, который вдруг стал танцевать, переживает восторг и страх. Не знаю, чего больше – страха или восторга. Я много раз читала в книгах про то, как он и она встретились глазами, пробежала искра…

– В воздухе запахло электричеством, – перебила я. – Все это литературные штампы. Тысячи женщин каждый день ездят в транспорте, встречаются глазами с тысячами мужчин. По теории вероятности, подобные искры должны были бы случаться постоянно, в вагонах метро и в троллейбусах только бы и наблюдались электрические дуги. Однако не искрит.

Я говорила торопливо, хотела дать передышку Насте, которая держалась за горло, точно задыхалась от счастья и испуга. Как и все девочки, я была взволнована, потому не замечала противоречий в своих словах.

– Со мной так было только раз в жизни, – продолжала я. – Причем всякие околонаучные объяснения про гормональные циклы, про якобы имеющее место подсознательное ожидание и готовность к любовным отношениям – ерунда. Я ехала в метро от врача, который подтвердил мою беременность – это был наш младшенький, Тимоха. Я мечтала о девочке, грезила о том, как скажу Андрею, как старшенькому Илюше объясним, что скоро у него будет сестричка. Словом, я была вся в мечтах и предвкушениях нового материнства. Потом меня словно кто-то окликнул, я подняла глаза – напротив сидел мужчина и смотрел на меня. Девочки! Он смотрел с нечеловеческой любовью и обожанием. Он держал в руках книгу, и книга дрожала. И я тоже задрожала, против воли, как под гипнозом.

– Алена, не вздумай писать книги, – сказала Ирина. – Из-под твоего пера будут выползать одни штампы.

– Возможно, ты, Алена, похожа на его первую любовь, – предположила Элька.

– Которая страдала лунатизмом, – продолжила Катя. – Ночью девушка вышла на крышу, он ее окликнул, девушка проснулась, закачалась, равновесия не удержала и полетела с третьего этажа, приземлилась у его ног…

– Рассыпавшись на части, – хмыкнула я. – Голова девушки откатилась и тихо прошептала: «Прости!» Тут все великие писательницы, как я посмотрю.