Ishmael

Что-то ужасное должно было с ними случиться, раз эти люди превратились в убийц. Что бы это могло быть? Как бы узнать... Посмотрите только, как они живут! Никто так раньше не жил. И они говорят, что не только мы должны умереть. Они говорят, что умереть должны все живые существа. Они не просто убийцы людей, они всеобщие убийцы. Они говорят: "Ну вот, львы, вы мертвы. Мы с вами разделались. Вас здесь больше нет". И еще они говорят: "И с вами, волки, мы разделались. Вас здесь больше нет". Они говорят: "Никто не должен есть, кроме нас. Вся пища принадлежит нам, и никто другой не может кормиться без нашего разрешения". Они говорят: "Кто нам нужен — живет, кому мы желаем смерти — умирает".

Вот оно в чем дело! Они поступают так, словно они — боги. Они ведут себя так, будто вкусили от собственного древа богов, дарующего знание, словно стали мудры как боги, и могут посылать жизнь и смерть, кому пожелают. Да, дело, должно быть, в этом. Так, должно быть, и случилось. Эти люди нашли древо познания добра и зла и похитили его плоды.

Ага! Точно! Эти люди стали прокляты! Тут все ясно. Когда боги узнали, что совершили люди, они сказали: "Ах вы жалкие существа, поплатитесь же вы! Мы больше не станем о вас заботиться. Убирайтесь! Мы изгоняем вас из сада. Впредь не будете вы жить нашими щедротами, а в поте лица своего станете добывать хлеб насущный". И вот теперь эти проклятые пахари стали убивать нас и орошать свои поля нашей кровью».

Когда я закончил, Измаил начал аплодировать.

Я усмехнулся и скромно поклонился.

13

— Одно из ясных указаний на то, что авторы этих двух легенд не древние представители вашей культуры, заключается в том, что земледелие в них изображается не как желанная возможность и свободно сделанный выбор, а скорее как проклятие. Истинные авторы в буквальном смысле слова не могли себе представить, что кто-то может предпочесть трудиться в поте лица своего; так что вопрос, который они задавали себе, не был таков: «Почему эти люди выбрали такую тяжелую, полную трудов жизнь?» Они спрашивали себя: «Какое ужасное деяние совершили они, чтобы заслужить подобное наказание? Что они такого сделали, что боги лишили их своих щедрот, благодаря которым мы, остальные, ведем беззаботную жизнь?»

— Да, теперь это кажется очевидным. С точки зрения нашей собственной культуры переход к земледелию — прелюдия расцвета. В библейских легендах оно — участь падших.

14

— У меня есть вопрос, — сказал я Измаилу. — Почему говорится, что Каин — первенец Адама, а Авель — его младший брат?

Измаил кивнул.

— Значение этого скорее мифологическое, нежели хронологическое. Я имею в виду, что этот мотив ты обнаружишь в фольклоре и сказках всех народов: если речь идет об отце и двух его сыновьях, достойном и недостойном, почти всегда недостойным оказывается любимый первенец, а достойным — младший сын, неудачник.

— Ну хорошо. Только почему они вообще стали считать себя потомками Адама?

— Не следует смешивать метафорическое мышление с биологическим. Семиты не рассматривали Адама как своего биологического предка.

— Откуда ты знаешь?

Измаил ненадолго задумался.

— Тебе известно, что значит «Адам» на древнееврейском? Мы не можем знать, конечно, какое имя дали ему семиты, но оно наверняка имело то же значение.

— Оно значит «человек».

— Конечно. Человеческий род. Ты полагаешь, что семиты считали весь человеческий род своими биологическими предками?

— Нет, конечно.

— Согласен. Родственные связи в легенде должны пониматься метафорически, а не биологически. Как они понимали это, грехопадение разделило людей на две части — хороших и плохих, пастухов и пахарей; и вторые принялись убивать первых.

— О'кей, — кивнул я.

15

— Однако, боюсь, у меня есть еще вопрос, — сказал я.

— Не нужно извиняться. Ради того, чтобы получать ответы на свои вопросы, ты сюда и приходишь.

— Хорошо. Вот в чем заключается мой вопрос: в каком качестве во всем этом участвует Ева?

— Что значит ее имя?

— Согласно Писанию, оно означает «жизнь».

— Не «женщина»?

— Нет, Писание говорит «жизнь».

— Дав ей это имя, авторы Библии ясно показали, что искушение Адама не связано с сексом, сладострастием, любовью. Адама соблазнила жизнь.

— Не понимаю.

— Подумай вот о чем: сотня мужчин и одна женщина не произведут на свет сотню младенцев, а сотня женщин и один мужчина — произведут.

— Ну и что?

— Я говорю о том, что в плане экспансии населения мужчинам и женщинам отводятся совершенно разные роли. В этом отношении они ни в коей мере не являются равными.

— О'кей, но я все равно не вижу связи.

— Я пытаюсь заставить тебя думать, как думали народы, не приобщившиеся к земледелию, для которых контроль над численностью населения всегда был важнейшей проблемой. Давай я опишу тебе ситуацию упрощенно: пастушье племя, состоящее из пятидесяти мужчин и одной женщины, не испытывает опасности демографического взрыва, но племя, состоящее из одного мужчины и пятидесяти женщин, окажется в большой беде. Люди есть люди, и очень скоро в таком племени вместо пятидесяти одного человека окажется сто один.

— Верно. И все равно, боюсь, я не вижу, какое отношение это имеет к Книге Бытия.

— Прояви терпение. Давай вернемся к авторам легенды — пастухам, которых земледельцы с севера оттесняют в пустыню. Почему братья с севера теснили их?

— Они хотели превратить пастбища в пашню.

— Да, но почему?

— А, понял. Им нужно было производить больше продовольствия для растущего населения.

— Именно. Теперь ты готов произвести еще одну реконструкцию. Ты можешь видеть, что пахари не были склонны ограничивать себя, когда дело доходило до экспансии. Они не контролировали рождаемость; когда пищи недоставало, они просто обрабатывали больше земель.

— Верно.

— Итак, кому же эти люди сказали «да»?

— М-м... Кажется, я вижу, но смутно, как отражение в стекле.

— Посмотри на ситуацию вот с какой точки зрения: семитам, как и большинству не перешедших к земледелию народов, приходилось строго следить за соотношением полов. Избыток мужчин не угрожал стабильности населения, но избыток женщин определенно ничего хорошего не сулил. Это тебе понятно?

— Да.

— Однако то, что семиты видели у своих братьев с севера, весьма отличалось от их обычаев: рост населения тех не беспокоил, они просто увеличивали посевные площади.

— Да, это мне понятно.

— Можно сказать об этом и так: Адам и Ева провели три миллиона лет в саду, живя щедротами богов, и увеличение численности было очень скромным — согласно стилю жизни Несогласных, так и должно было быть. Как и прочим Несогласным, им не требовалось использовать прерогативу богов решать, кто должен жить, а кто — умереть. Однако когда Ева подарила Адаму знание, он сказал: «Да, теперь я вижу: обладая мудростью, мы больше не должны зависеть от щедрости богов. Раз решение, кто должен жить, а кто — умереть, в наших руках, мы сами можем создать изобилие, которое будет только нашим, а это означает, что я могу сказать «да» жизни и плодиться без предела». Ты должен понять вот что: сказать «да» жизни и принять познание добра и зла — просто две стороны одного и того же деяния, и именно так эта история рассказана в Книге Бытия.