Искатель. 1967. Выпуск №5

Час спустя артиллерийско-минометная подготовка стала заметно затихать. Сквозь разреженный грохот стали отчетливо слышаться разрывы тяжелых дальнобойных снарядов. Потом появились как бы «просветы» в общем гуле.

Наконец, наступило затишье.

Но тишины не ощущалось. Голова гудела и трещала, в ушах стоял звон, и, когда я поднялась, шагнула, все вокруг плыло и раскачивалось. Тело казалось онемевшим.

В знойном воздухе, насыщенном пороховой гарью, медленно оседала густая пыль.

Стало хорошо видно солнце.

Потом голубое небо.

Осунувшийся и поэтому выглядевший еще старше, Морозов в который раз заглянул в дот и снова вышел, сжимая в руках автомат. Высунувшись на поверхность, он оглядел подступы к рубежам взвода. От деревьев остались расщепленные, обугленные пни. Трава выгорела дотла. Дымились неостывшие воронки. Никакой маскировки на позициях не осталось.

Но вражеской пехоты еще не было.

Тогда в жуткой тишине послышался далекий гул. Летели самолеты.

— Только вас, проклятых, и не хватало, — пробурчал Морозов и стал свертывать самокрутку, немного торопливо, чтобы покурить до бомбежки. А увидев вышедшего из укрытия бойца Курбатова, хрипло Крикнул: — Воздух!

— Воздух! Воздух! — подхватили наблюдатели.

Задрав голову с зажатой в зубах самокруткой, Морозов смотрел на стремительно приближающиеся черные точки, которые вскоре превратились в черточки. Потом стал вслух считать самолеты. Досчитав до шестидесяти, Морозов вынул изо рта погасшую папироску, сплюнул:

— Не все ли равно, сколько их? — Помолчал. — Мы же знали, что они прилетят. И что стрелять по ним будем и прятаться от осколков. А от прямого попадания бомбы укрытия на передовой нет. Это тоже все давно знают.

Открыли огонь чудом уцелевшие зенитки.

Но «юнкерсы» пролетели высоко.

— Ну вот, пронесло… — облегченно вздохнул Курбатов, обернувшись к стоявшей рядом Ткаченко.

— И ты обрадовался? — посмотрела прямо в глаза Курчатову Оля и, кивнув в сторону города, спросила: — А что там будет?

Курбатов не ответил.

— Воздух! Воздух! — снова закричали наблюдатели.

Самолеты приближались к рубежу со стороны солнца, и их трудно было увидеть и сосчитать. Курбатов долго смотрел в белесое небо.

— Эти гады, пожалуй, нас не обойдут, — и поправил каску.

Около полусотни «юнкерсов» закручивали в вышине свое «чертово колесо», карусель, чтобы не мешать друг другу при бомбометании.

И один, за другим, стали входить в пике.

От бомбовых ударов, казалось, взвыла в страхе сама земля.

А воющая, бьющая по-земле, будто по наковальне, смерть продолжала падать с неба.

Но надо было найти в себе силы, выйти в открытый окоп и бороться: стрелять, стрелять в то и в тех, кто сеет этот ужас, и люди вышли.

— Два самолета! — закричал Курбатов и схватил за плечо Морозова. — Прямо на нас! Два самолета!

Младший лейтенант склонился над противотанковым ружьем, готовя его к стрельбе.

— Чего кричишь? — ответил он ровно. — Ты что, думаешь, не вижу? Лучше стань за пулемет — упреждение три — три с половиной корпуса. И не кричи.

Бомбы долбанули землю рядом с траншеей.

Сидя, прижавшись к стенке траншеи, Курбатов держал руками дрожащие колени.

— Что, трясутся? — спросила его Ткаченко.

— Ох, трясутся! — сглотнув, ответил Курбатов. — Сейчас справлюсь…

Отложив в сторону набитые патронами магазины трофейного пулемета, Курбатов все же заставил себя встать. Он подошел к нише, вытащил оттуда полузасыпанный пулемет, продул ствол, обтер его маленьким женским платочком-подарком и изготовился к стрельбе, поставив «ручник» прямо на бруствер. Укрыться было негде, и, конечно, фашистские летчики отлично видели все боевое расположение нашего переднего края. Первая волна «юнкерсов», отбомбившись, поливала траншеи из пулеметов. Им отвечали с земли ружейно-пулеметным огнем.

Морозов уже давно изучил повадки воздушных стервятников. И когда один выходил из пике, всадил бронебойный патрон в брюхо бомбардировщику. «Юнкере» закачался, как подстреленная птица, и, не набрав высоты, рухнул за вражескими траншеями.

Бойцы кричали и смеялись от радости. Но новый налет заставил их снова взяться за оружие. Второй самолет, уже в воздухе объятый пламенем, врезался в землю рядом с воронкой от бомбы, которую только что сбросил. Над воронкой еще не успела развеяться пыль.

И наконец, третий самолет, подбитый дружным огнем морозовцев, свалился, взорвавшись на собственных бомбах.

Как ни жесток и страшен был налет, но окончился и он. Мы, несмотря на потери, готовились встретить гитлеровскую пехоту.

— Идут!

— Пошли!

Я приникла к амбразуре.

Гитлеровцы пошли в атаку.

Сначала они двигались короткими перебежками.

Мы молчали.

Фашисты осмелели.

Я смотрела на изуродованный воронками клочок земли перед дотом. Смотрела и не узнавала его и не могла отыскать взглядом ни единого чуть приметного бугорка земли — ни одной мины, на которые мы тоже немного надеялись. Тогда я поняла, почему часто вместе с разрывом вражеского снаряда слышался как бы второй взрыв. Мины детонировали. Все пространство перед нашим рубежом оказалось разминированным.

Пулемет был готов встретить врага. Всматриваясь в прорезь прицела, я видела поспешно поднимающиеся по склону цепочки в серо-зеленых мундирах. И в каждом из них я видела убийцу своей подруги — Нины Ониловой.

Не слыша ни единого выстрела, не потеряв на половине пути ни одного убитым или раненым, гитлеровцы двинулись едва ли не как на параде.

Ладони у меня стали мокрыми от волнения.

— Ну… Чего не начинаешь? — зашептал мой второй номер — Самарский.

— Подождем… минутку…

— И полминутки хватит!

— Хватит…

— Забросают гранатами. Смотри, как бы поздно не было.

Тут на левом фланге ударил автоматно-ружейный огонь. Гитлеровцы откатились вправо, поближе к доту, пошли кучнее. И тогда мой «максим» выпустил длиннющую очередь. Потом я стала стрелять короткими.

Я видела, что не мажу, что пули находят цель.

И поредевшая цепь отхлынула.

За ней пошла вторая. Однако опять была вынуждена отойти.

Вдруг совсем — неподалеку, в «мертвом пространстве» для пулемета, я увидела двух фашистов. Они подползали с гранатами.