Искатель. 1968. Выпуск №6

Нам удалось точно рассчитать заход, и самолет снижался как раз над нами. Я отчетливо видел приоткрытые створки внизу крыла и заклинившееся там шасси. Оно приближалось ко мне.

Мы должны были заменить его своим бензовозом.

Доронин вел машину по краю дорожки. Я командами подправлял его, прикидывая, когда крыло самолета коснется мягких чехлов, укутавших цистерну.

Все обошлось. Крыло нежно легло на самодельную подушку. Теперь началось совместное торможение. Тут уж я не руководил. Ваня сам чувствовал Сушкова, скрытого для него в кабине пилотов. Они удивительным «спевшимся дуэтом» тормозили две машины, словно были, пилот и шофер, одним существом. Остановились оба еще далеко от края бетонной полосы.

Ваня выскочил из кабины прямо ко мне в объятия.

«Ну, — говорю, — молодец! Слово тебе даю: на шоссе попадешься как нарушитель, один раз прощу. Конечно, если без аварии».

Он смеется и тоже меня обнимает.

Тут и Куценко подоспел. А за ним и самоходный трап как ни в чем не бывало, солидно так едет, словно посадка самая обыкновенная произошла.

«Горючее зря только вылили», — сокрушался Доронин.

По трапу спускались пассажиры: геологи, горняки, моряки, строители. Все они на высоте оказались. В числе прочих и Сходов, как всегда спокойный, сдержанный. За ним Эдуард Ромуальдович, уже балагурить готов, но сам бледный, как шкурка песца. Учительница Таня счастьем так и светится, а ее Танечка ручонками к аэродромной траве тянется. За ней — обмякшая, позеленевшая Зинаида Григорьевна. А потом показалась и моя Лада. Едва дождалась, пока пассажиры выйдут, бросилась ко мне на шею и ревет. Я слезы ей вытер и к Ване Доронину подвел. Познакомил.

Потом мы втроем по летному полю шли, а следом за нами тащился появившийся здесь Логов и все бубнил:

«Я сорвался… Представьте себе, клянусь, сорвался. В Красноярске вам все объясню».

Но Лада даже не обернулась.

А я обернулся, чтобы получше «парашютиста» рассмотреть.

Подполковник закончил свой рассказ.

— Так кого же вы поймали у переезда? — спросил его сосед.

— Как кого? Конечно, Ваню Доронина. Он гнал на Шереметьевский аэродром. Хотел успеть и горючее слить и Ладу, свою невесту, встретить, как и я. Она на международных рейсах теперь работает. Потому я с ним и поехал. По пути напомнил ему, что свой «лимит» нарушений он уже исчерпал. В следующий раз может и без прав остаться, даром что будущий родственник.

— Эх, товарищ начальник ГАИ, как же так? Выходит, не наказали вы нарушителя? — шутливо укорил сосед.

— Почему не наказал? У самого Шереметьева «Москвич» нам попался. Мигалка у него была зажжена без надобности. Водитель тоже на аэродром спешил. Вот его-то, товарища Логова Игоря Олеговича, как в правах значилось, я и наказал.

И подполковник милиции хитро улыбнулся.

СОМЕРСЕТ МОЭМ ПРЕДАТЕЛЬ

Рассказ

Рисунки Г. ФИЛИППОВСКОГО

Накануне отъезда Эшендена в Швейцарию Р. решил ознакомить его с материалами, сбором которых ему предстояло заниматься, и принес пачку отпечатанных на машинке донесений от агента, числившегося в секретной службе под именем Густав.

— Лучше его у нас никого нет, — сказал Р. — Он всегда доставляет самые точные и подробные сведения. Рекомендую вам как следует присмотреться к его донесениям. Конечно, Густав — это голова, но думаю, что с таким же успехом мы можем получать подобные донесения и от других агентов. Просто нужно растолковать им, что от них требуется.

Густав, живший в Базеле, был коммивояжером швейцарской фирмы с филиалами во Франкфурте, Мангейме и Кельне и благодаря своему служебному положению имел возможность беспрепятственно совершать поездки в Германию. Он разъезжал по Рейну и собирал сведения о передвижении войск, производстве боеприпасов, о настроениях среди населения (чего особенно добивался Р.) и другую интересовавшую союзников информацию.

Он часто писал жене, и как только письма, зашифрованные оригинальным кодом, приходили в Базель, она пересылала их Эшендену, обосновавшемуся в Женеве, а тот отбирал самые важные данные и отправлял по назначению. Раз в два месяца Густав приезжал домой и составлял один из своих образцовых отчетов, на которые равнялись другие агенты секретной службы в этом районе.

Начальство было довольно Густавом, а у Густава не было причин обижаться на начальство. Им очень дорожили, платили больше, чем остальным, а за особо ценные материалы он время от времени получал солидные надбавки.

Так продолжалось больше года. Затем Р. заподозрил что-то неладное — он обладал феноменальным чутьем и внезапно почувствовал какой-то подвох. Он не сказал Эшендену ничего определенного (Р. не любил ни с кем делиться своими догадками), а попросил его отправиться в Базель и побеседовать с женой Густава — сам Густав в это время находился в Германии. Эшендену было предоставлено право решать, в каких тонах должна была протекать беседа.

Приехав в Базель и не будучи уверенным, придется ли ему здесь задержаться, Эшенден оставил чемодан на вокзале, сел в трамвай и доехал до улицы, на которой жил Густав; быстро оглянулся и, удостоверившись, что за ним не следят, зашагал к нужному дому. Это был большой жилой дом нищенски благопристойного вида, и Эшенден сообразил, что здесь обитают чиновники и мелкие торговцы. Заметив при входе сапожную мастерскую, Эшенден остановился.

— Герр Грабов здесь проживает? — спросил он на ломаном немецком языке.

— Да, я только что видел его на лестнице — минуты не прошла. Должно быть, он у себя.

Эшенден был сильно удивлен, ибо не далее чем вчера он получил через жену Густава письмо, отправленное из Мангейма, в котором Густав условным кодом сообщал номера нескольких полков, переправившихся через Рейн. Эшенден счел благоразумным ни о чем не расспрашивать сапожника, хотя его так и подмывала задать один вопрос, поблагодарил и поднялся на третий этаж, где, по его сведениям, жил Густав. Он назвонил и услышал, как за дверью задребезжал звонок. Минуту спустя дверь открыл небольшого роста энергичный мужчина в очках, с наголо обритой круглой головой. На ногах у него были домашние шлепанцы.

— Герр Грабов? — осведомился Эшенден.

— К вашим услугам, — сказал Густав.

— Разрешите войти?

Густав стоял спиной к свету, и Эшенден не мог разглядеть его лица. После минутного колебания он назвал фамилию, на которую получал от Густава письма.

— Милости прошу. Весьма рад вас видеть.

Хозяин провел его в тесную маленькую комнатку, заставленную резной дубовой мебелью, с пишущей машинкой на столе, покрытом зеленой скатертью. Вероятно, Густав занимался составлением очередного ценного донесения. По первому же слову Густава женщина, сидевшая у окна со штопкой, собрала свои принадлежности и вышла из комнаты. Эшенден нарушил тихую семейную идиллию.

— Присаживайтесь, прошу вас. Какая удача, что я в Базеле! Давно уже мечтаю с вами познакомиться. Я буквально сию минуту вернулся из Германии. — Он сделал жест в сторону пишущей машинки. — Думаю, что мои новости вас обрадуют. Я разузнал кое-что интересное. Подработать никогда не вредно.

Держался он очень свободно, но Эшендену его непринужденность не внушала доверия. Улыбаясь, Густав внимательно рассматривал Эшендена из-под стекол очков, и похоже было, что в его взгляде сквозила нервозность.