Искатель. 1970. Выпуск №5

— Вы поняли, что вчера произошло, Петр Данилович? — строго спросил Лобанов.

— Ах, боже мой, конечно, понял! — Семенов нервно передернул плечами. — Чего ж тут не понять?

— Что же вы поняли?

— Вы задержали этого типа с чемоданом, только и всего.

— А что было потом?

— Откуда я знаю, что было потом? — раздраженно ответил Семенов.

— Потом этот чемодан у него выбили из рук, как вы помните, и мы ловили уже второго типа.

— Возможно, возможно. Тут столько набежало народу, что я уже ничего не видел.

— Допустим. Но кто был этот второй, Петр Данилович?

— Откуда я знаю? Что, он мне докладывал, кто он такой?

Семенов возмущенно посмотрел на Лобанова, на впалых щеках его проступила краска, сильнее задергалась кожица около глаз.

«Однако что-то слишком уж нервничаешь», — подумал Лобанов.

— Докладывать и не требовалось, — все так же спокойно возразил он. — Вы его и так узнали. И он вас узнал.

— Он?.. Узнал?.. — растерянно переспросил Семенов.

— Конечно. Еще раньше, чем вы его.

Семенов задумчиво посмотрел на свои ноги в шлепанцах, пожевал губами и наконец решительно объявил:

— А я его не узнал, представьте себе.

— Трудно, — покачал головой Лобанов. — Даже невозможно. Я это понимаю так, что вы просто не хотите говорить. И это нехорошо, Петр Данилович, предупреждаю вас.

— Что вы от меня хотите?! Я больной человек!.. Я инвалид!.. — внезапно закричал Семенов, стуча худым кулаком по колену. — Вы меня доконать хотите?! В могилу свести?1 Не знаю я его!.. Не знаю!.. Не знаю!..

— Тихо!.. — повысил голос Лобанов. — Никто не собирается сводить вас в могилу. И не кричите. Вы в больнице находитесь, а не у себя дома.

— Вот именно! Я больной. Я тяжело больной. И… и не могу… Не желаю… А вы мне допросы устраиваете… — все так же возбужденно произнес Семенов, захлебываясь в собственных словах.

— Ну что ж. Я не знал, что вам стало вдруг так трудно разговаривать со мной, — усмехнулся Лобанов. — Придется наш разговор отложить на несколько дней. Вас к тому времени выпишут из больницы. И тогда я вам снова задам этот вопрос. Вы же видите, про человека с чемоданом я вас не спрашиваю. Вы его действительно не знаете, и он вас тоже. Ему на вас указал тот, второй. Они так заранее и условились. А вам… вам он указал на того человека, с чемоданом. Глазами указал, Петр Данилович, всего лишь глазами.

— Не знаю, кто там чего глазами указывал, — упрямо и раздраженно ответил Семенов.

— Ледно. Кончим тогда этот разговор, — сухо сказал Лобанов. — Я только повторю то, что сказал вам вчера. Этот самый Борисов, как он себя вам назвал, опасный преступник. И мы его найдем. Вы тоже преступник, хотя и помельче. Отраву, которую вы пытались продать через Сеньку, купили двое мальчишек. Мы их спасли. Вы тут кричали, что хотите жить, хотите выздороветь. А я вам ответил, что мы хотим, чтобы жили и были здоровыми те мальчишки, которых вы чуть не отравили, чтобы никогда и никому не попадала в руки та отрава. Вот за что будут судить и вас, и того Борисова, и Ивана, и…

Тут вдруг Лобанов заметил, что Семенов неожиданно вздрогнул, снова задергалась кожица около глаз, а худые его пальцы торопливо и ненужно натянули халат на впалую грудь. «Ну, голубчик, — подумал Лобанов с ожесточением, — можешь больше ничего не говорить. Кажется, я уже догадался…» И он тем же тоном закончил:

— …Да, судить. И вы, кстати, тоже вчера кричали: «Судить! Всех судить!» Помните? Вы, наверное, не хотели, чтобы вас судили одного?

— Правильно, правильно… — забормотал Семенов, не поднимая головы. — Всех судить… Я меньше их виноват… Я почти ничего такого и не сделал… И вообще я их не знаю… И не желаю знать…

Лобанов, помедлив, спросил:

— Петр Данилович, почему вы боитесь назвать Ивана?

Семенов бросил на него затравленный взгляд.

— Я… я не боюсь, я просто… не знаю, что отвечать… У меня голова кругом идет… Никогда еще не попадал в такое положение…

— Верю. И я вам скажу, что отвечать. Это вам сейчас посоветовал бы и любой добросовестный адвокат: отвечайте правду, только правду. Это для вас сейчас самое выгодное.

— Правда?.. — нервно переспросил Семенов. — Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Я видел Ивана! Там, на вокзале, в толпе. Он мне указал того парня. Глазами указал, правильно! И все. Исчез. Больше я его не видел, клянусь вам!

Семенов тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и откинулся на спинку стула.

— Когда Иван был у вас последний раз, он не говорил, есть у него в городе еще знакомые?

— Нет, не говорил.

— Где они тогда собирались ночевать?

— В гостинице, насколько я помню.

«Да, так оно и было», — подумал Лобанов.

— А в первый свой приезд где он ночевал?

— У меня. Он тогда ничего не привез.

— Договаривался?

— Вот именно. Это… это, я вам скажу, страшный человек… Он может на все пойти… Ему убить — что плюнуть. Да, да…

Семенова всего трясло от страха, он расширенными глазами смотрел на Лобанова и никак не мог запахнуть халат дрожащими руками, пальцы не слушались его.

«Какая же ты мразь!» — брезгливо подумал Лобанов.

— Вам уже нечего его бояться, — сказал он.

Разговор был окончен. Больше Семенов ничего не мог сообщить, даже если бы захотел, Так, по крайней мере, показалось Лобанову, ибо, сам не замечая этого, он торопился, слишком торопился и под конец этого трудного разговора думал уже совсем о другом.

Семенов, еле волоча шлепанцы и придерживая худой рукой расходившиеся полы халата, вышел из комнаты. А спустя минуту вслед за ним вышел в коридор и Лобанов. «Надо все-таки ее повидать», — в который уже раз подумал он.

И сразу увидел Волошину. Она стояла невдалеке, около окна, и разговаривала с низеньким полным человеком в очках и белом халате, из кармана которого высовывались резиновые трубочки стетоскопа.

Лобанов нерешительно двинулся в их сторону.

— Здравствуйте, Наталья Михайловна, — подходя, произнес он.

Волошина с улыбкой кивнула ему.

— Здравствуйте. Я сейчас освобожусь, одну минуточку.

— Ну, я пойду, коллега, — сказал человек в очках. — Мне надо еще проконсультироваться у хирургов. А вы, — он поднял пухлый, розовый палец, — обратите внимание на его кардиограмму. Она мне решительно не нравится. Этот зубец вы помните? И ЗАБФ отрицательный и приподнят. Полагаю, Евгений Васильевич напрасно самоуспокаивается.

— Конечно, Семен Яковлевич. Мне она тоже не нравится.

— Прекрасно. Мы будем с вами союзники, — галантно поклонился толстяк. — Это меня успокаивает.