Искатель. 1972. Выпуск №6
Шрифт:
Полноватый, несколько болезненного вида человек средних лет в сюртуке с атласными отворотами боялся остаться за пределами фотоснимка и, сохраняя улыбку, всем туловищем своим склонился к Вавельсбергу и Алферову.
В перечне военных подрядчиков я наткнулся на фамилию Абабкова, лесопромышленника из Архангельска!
Готов держать пари, что вам неизвестен или почти неизвестен любопытнейший переулок в Ленинграде. Название его? Банковский.
Рассказывая туристам о Великой Октябрьской революции, надо бы, я считаю, начинать экскурсии по Ленинграду именно с Банковского переулка. А затем уж вести толпу приезжих по привычному маршруту — под арку Главного штаба и к Смольному.
Банковский
Лабиринт этих переулков дореволюционные репортеры именовали «российским Сити». Засев в грузных лабазах и теснейших конторах с окнами, заделанными решеткой, наши русские толстосумы постепенно прибирали к рукам высокомерную дворянско-помещичью империю. «Все куплю, — сказало злато…»
Банковский переулок коротенький, метров девяносто, длина миноносца, очень узкий и поэтому всегда полутемный, даже в солнечный день.
Возвращаясь со службы, я иногда делал крюк, чтобы пройтись лишний раз вдоль Банковского. Разумеется, не рассчитывал встретиться с Абабковым. Да и что это мне бы дало?
Прошу вас, поймите меня правильно: дело не в личной обиде, отнюдь нет! Обида явилась лишь толчком к размышлениям, которые шаг за шагом уводили все дальше по опасному пути.
Для меня победа в Карском море — можно, я думаю, до какой-то степени считать это победой? — вдруг обернулась поражением, да что я говорю, больше чем поражением, — катастрофой в личном психологическом плане!
Вот вам еще один парадокс, связанный с бухтой Потаенной. То, чего не удалось бы достигнуть самым красноречивым агитаторам и пропагандистам-революционерам, сделал, причем запросто, мимоходом, этот купец Абабков. Он поколебал в моих глазах престиж Российской империи!
На что же это похоже, размышлял я, если люди, стремящиеся к благоденствию и возвеличению государства, обесславлены, а проходимцы, нагло его обкрадывающие, преуспевают? За взятку, выходит, можно купить всех — от околоточного надзирателя до прокуроров и судей, а, быть может, даже и до его высокопревосходительства самого морского министра? Разница, надо полагать, лишь в размерах суммы, предлагаемой взяткодателем?
Вот до каких выводов дошел я, прогуливаясь в одиночестве по «российскому Сити». Наивно? Но я же говорил вам, что мне, рядовому военному гидрографу, доселе лишь исправному службисту, в общем-то, мало читавшему вне своей флотской специальности, нелегко давались подобные непривычные размышления.
Так или иначе, но благодаря истории с бухтой Потаенной я был до известной степени уже подготовлен к безоговорочному переходу на сторону революции, что и совершил, как вы знаете, в октябре тысяча девятьсот семнадцатого года вместе с несколькими другими офицерами Балтийского флота.
В те времена среди военных моряков имела хождение одна шутка. Не отрицаю своего авторства. Я сказал, что при содействии купца Абабкова у меня возникли свои особые, «личные» счеты с российским капитализмом…
Глава третья. ШЕСТОЙ СВЯЗИСТ ПОТАЕННОЙ
Что же произошло с бухтой Потаенной после революции? Вопрос законный. Отвечаю: а почти что ничего! Атька, если и прилгнул, то, как ни странно, самую малость, — покровитель его, расторопный архангелогородец, действительно подбирал «остаточки». Правда, советские геологи возобновили работы в тех местах, но, говорят, и трех лет не прошло, как залежи были выбраны до самого донышка.
Обо мне разрешите кратко, только то, что имеет непосредственное
отношение к Потаенной. Гражданскую войну я закончил на Балтике, а потом как гидрограф перешел в УБЕКС, Управление безопасности кораблевождения на Крайнем Севере. Исходил этот Крайний Север на кораблях вдоль и поперек, но, представьте, так и не побывал больше ни разу в своей Потаенной — как-то все не складывались обстоятельства.Между тем у нас, в Арктике, и буквально на глазах у меня, происходили удивительные события. Ледокольный пароход «Сибиряков» — он еще дважды будет фигурировать в моем повествовании — за одну навигацию прошел Северным морским путем, Чкалов и Громов, как писали в газетах, совершили «прыжок» из СССР в США и, наконец, на «макушку земного шара» высадились наши зимовщики.
Однако события эти обходили Потаенную стороной. Грустно, но факт! Такой уж это оказался заброшенный уголок Арктики!
Вспоминая об открытой мною — вроде бы и ни к чему? — губе, я рисовал в своем воображении тех сибирских лаек, которые встретили нас, сидя в ряд на берегу. Для меня это было как бы воплощением безысходного запустения. Брошенные абабковскими рудокопами собаки вскоре после нашего ухода, конечно, убежали в глубь тундры и одичали там, либо их, что более вероятно, забрали к себе ненцы из ближайшего стойбища. И все же при мысли о Потаенной я долго не мог отделаться от странной гнетущей ассоциации: с низкого мглистого неба свешивается матовый шар луны, мохнатые диковатые морды молитвенно подняты к ней, безлюдный берег по временам оглашается протяжным скорбным воем.
И так, вообразите, длится годы и годы…
Что же явилось причиной того, что по прошествии времен, торжественно выражаясь, перед узкой косой и надежно укрытым за нею заливом вновь раздернулся черно-белый занавес из снежных зарядов и тумана?
Вы не ошиблись. Война! Из глубокой спячки Потаенную пробудила Великая Отечественная война. Но известную роль в этом сыграл и я.
Видите ли, я в начале войны в звании капитана второго ранга был призван на Военно-Морской Флот. А в августе тысяча девятьсот сорок первого была сформирована Беломорская военная флотилия со штабом в Архангельске, которая входила в состав Северного флота. Я получил назначение в оперативный отдел штаба.
Поразмыслив над картой, я не замедлил доложить начальству о том, что, по-моему, нужно разместить в губе Потаенной новый пост наблюдения и связи. Оттуда, с высокого берега, просматривается значительная часть акватории. И вместе с тем служебные и жилые помещения можно укрыть от наблюдателей со стороны моря, так как тундра в этом месте полого опускается к востоку.
Начальство, согласилось с моими доводами и приказало сформировать команду нового поста. Этим пришлось непосредственно заняться мне — заместитель начальника штаба убыл в командировку, и я в течение двух недель исполнял его обязанности. Тут-то и появился будущий шестой связист Потаенной — без паспорта, но с именем прославленного земляка на устах в качестве рекомендации.
На мой письменный стол легли, понятно, и документы. Если не ошибаюсь: заявление, написанное на листке, вырванном из школьной тетради в клетку, выражающее желание уничтожить фашистов, находясь в рядах доблестного Военно-Морского Флота, затем справка из школы об успешном окончании седьмого класса и два удостоверения: члена клуба радиолюбителей-коротковолновиков и участника республиканской географической олимпиады, получившего вторую премию. Паспорт, комсомольский билет и метрика якобы сгорели в поезде во время бомбежки. Подпись на заявлении была старательная «Гальченко Валентин».