Искатель. 1974. Выпуск №1

«Хороши они, сволочи! — злобно подумал Генри. — Банда ленивых жуликов. Даже на руле никто не стоит. И парус поднят только один, крышка люка не закрыта. Режутся дни и ночи напролет в карты. Будь я капитаном, у меня на судне уж был бы порядочек…»

«Так, — мысленно отметил я. — Молодец, Гена, не забыл этих деталей и неплохо их мотивировал».

— «Крепко выругавшись, Генри направился на бак, где обычно шла бесконечная карточная игра, — глуховатым голосом продолжал, не поднимая всклокоченной головы Бой-Жилинский. — В самом деле, тут и теперь валялись карты, а рядом с ними — аккордеон Клейна и гитара Матурати, и стоял закопченный фонарь. Вот лентяи, даже не погасили его, он явно сам погас, когда кончился керосин.

Все было обычным, осточертевшим коку до тошноты. Не видно лишь никого из матросов.

Куда они попрятались, прервав игру? Хотят разыграть его?

— Эй вы, ублюдки, вылезайте, а то станете сами готовить себе жратву! — все более свирепея, крикнул кок.

Сжав кулаки и бормоча проклятия, кок ринулся в капитанскую каюту, ударом ноги распахнул дверь, в которой никто вот уже второй год не удосужится заделать дыру…

В каюте никого не было. Только попугай заорал в клетке.

«Погоди, сверну я тебе шею!» — погрозил ему кулаком Генри и выскочил обратно на палубу.

Куда же все подевались? Убежали, бросив его одного? Но на чем? Ведь шлюпка на месте. Не могли же они улететь, словно птички, эти ублюдки. Или попрыгали в воду, сойдя, наконец, с ума?!

От этих загадок голова у него начинала пухнуть и совершенно разваливаться. Генри крепко сжал ее руками и застонал».

Все внимательно слушали рассказ Бой-Жилинского. Заслушался даже вечный скептик Макаров, а сидевшая рядом с ним Елена Павловна, его жена, совсем по-детски приоткрыла рот.

Рядом они выглядят довольно забавно: грузный, плечистый Макаров с широким, обветренным лицом и повадками добродушного медведя и Елена Павловна — худенькая, коротко остриженная, похожая на подростка в своих джинсах и пестрой клетчатой рубашке. Но при всем несходстве — и внешнем, и, пожалуй, внутреннем — они как-то удивительно подходят друг к другу.

— «Ладно», — устало подумал кок. Не станет он ломать голову над тем, куда они все подевались. Исчезли, и все. Черти забрали их в ад, туда им и дорога. Но он, Генри, ничуть об этом не жалеет и не останется в накладе. Теперь, раз они оставили его одного, никто не помешает ему стать наконец капитаном «Лолиты».

Генри встал за штурвал и начал крутить его, громко командуя самому себе:

«Лево руля! Еще лево! Так держать!»

Ему было приятно чувствовать, как шхуна покорно слушается его и прямо танцует на волнах, хотя от такого «управления» она порой едва не перевертывалась, вставая боком к волне и ветру.

Так Генри провел весь день, отрываясь от руля лишь для того, чтобы наскоро перекусить и сварить кофе. Можно было бы хлебнуть и рому из капитанских запасов, ведь теперь он, Генри, стал полновластным хозяином шхуны. Но у него даже после нескольких рюмок начинала сразу болеть голова и мутилось сознание. Однако Генри все-таки принес из капитанской каюты бутылку рома и, давясь, сделал несколько глотков прямо из горлышка.

И от усталости и всех потрясений этого странного дня забылся на палубе прямо у штурвала пьяным, тяжелым сном.

Проснулся он глубокой ночью и не сразу понял, почему лежит не на койке, а валяется на палубе, у штурвала, крутящегося из стороны в сторону.

И вдруг вспомнил, что ведь он остался один на шхуне и все подевались неведомо куда.

В ужасе он вскочил, снова обшарил всю шхуну — и не нашел ни единой живой души, кроме раскудахтавшихся кур, петуха, свиньи в клетках на баке и заоравшего на него с перепугу попугая в капитанской каюте, Остановившись на корме, Генри тупо уставился на шлюпку. Куда же все подевались, если шлюпка тут, на борту?

А ветер крепчал, и лишенную управления шхуну мотало все сильнее…»

Казалось, и океан за бортом притих, слушая причудливую историю.

— «Генри встал за штурвал, но уже не чувствовал себя капитаном. Он ничего не понимал в показаниях компаса, картушка которого кружилась из стороны в сторону.

Генри задрал голову и с тоской посмотрел на небо, усыпанное ярко сверкавшими звездами. Но их причудливый серебристый узор тоже не мог подсказать коку, возомнившему себя капитаном, в какую же сторону плыть. И грот, с треском проносившийся над головой Генри каждый раз, когда шхуна меняла курс, бросаясь из стороны в сторону, то и дело закрывал от кока звезды. Да и сами звезды при каждом повороте шхуны начинали кружить в небе, ведя дьявольский хоровод над его головой.

И, задрав голову, глядя на пляшущие звезды, Генри завыл, как подстреленный волк. А потом кинулся лихорадочно спускать шлюпку. Он бросил в нее одеяло, спасательный круг, несколько банок консервов, анкерок с пресной водой. Потом спрыгнул в шлюпку сам и поспешно оттолкнулся от борта.

Проклятая шхуна быстро уходила во тьму, выписывая причудливые зигзаги. Генри смотрел ей вслед, постепенно успокаиваясь. В шлюпке он чувствовал себя гораздо увереннее, чем на капитанском мостике, даже оставшись один посреди безбрежного океана…»

Геннадий замолчал и, по-прежнему не поднимая головы и ни на кого не глядя, начал с хмурым видом свертывать бумажки.

— Так, — протянул Волошин, глядя на рассказчика. — Любопытно, Но, позвольте, Геннадий Петрович, вы же не объяснили самого главного. Куда же подевалась команда?

— Их всех отравил кок, — зловеще объявил Геннадий и добавил еще более мрачным тоном: — И трупы выбросил за борт. В припадке помрачения сознания. В приступе так называемого сумеречного состояния, какие бывают иногда у некоторых больных эпилепсией.

— И забыл об этом? — спросил кто-то с вертолетной площадки и недоверчиво присвистнул.

— Не верите? — Бой-Жилинский поднял над головой толстую книгу. — Я нарочно взял у судовых медиков справочник по оказанию неотложной помощи, в том числе и при острых психических заболеваниях. Вот что в нем говорится:

«Сумеречное состояние наступает и прекращается внезапно. Внешне больные кажутся мало изменившимися, часто их деятельность остается последовательной.

При таком состоянии всеми поступками больного управляет как бы другое, иное сознание, отрешенное от действительности. При сумеречном состоянии у больного могут возникать устрашающие галлюцинации. Тогда больной, как бы защищаясь от врагов, может быть опасен для окружающих. В этом состоянии больные могут совершать тяжелые преступления: поджоги, убийства, насилия и так далее, причем на окружающих они производят впечатление сознательно действующих людей.

Сумеречное состояние длится обычно несколько часов, реже несколько дней и затем внезапно прекращается, часто оканчиваясь глубоким и длительным сном. Характерной его особенностью является полная амнезия: больные абсолютно ничего не помнят из происходившего с ними…»

А кого это не убеждает, могут побеседовать с нашими медиками, — добавил Геннадий, закрывая книгу. — Видите, они не выражают никаких сомнений.

В самом деле, оба наших врача — и терапевт Егоров, и хирург Березовский — молчали. Правда, мне показалось, что Егоров сделал какую-то пометочку на пачке сигарет, но ничего не сказал.