Искатель. 1976. Выпуск №5

— Ну я родственница. Что вам нужно?

— Вы ее сестра?

— Нет, я ее мать.

— Что? — только и сумел выдавить из себя удивленный Пьер.

— Я же сказала, что Мари моя дочь. А вы кто?

— Я инспектор Тексье из полиции. Может быть, мы все-таки пройдем в квартиру? Здесь не совсем удобно разговаривать.

— Да, конечно, проходите, — устало сказала женщина, и они прошли в маленькую комнату, которая, по всей видимости, была столовой.

Пьер еще раз посмотрел на женщину при дневном свете. Нет, ей никак нельзя было дать больше двадцати пяти лет. Но ведь умершей Мари Давиль было двадцать три.

— Садитесь, — сказала женщина, указывая на стул, — я знала, что рано или поздно вы придете. То есть не вы лично, а кто-то из ваших. Хотя, что вы найдете меня так скоро, я не думала. Я не собираюсь отпираться. Да, Мариуса Кристьена убила я и не жалею об этом. Но прежде, чем говорить, хочу по казать вам один снимок.

Женщина встала, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с фотографией в руках. Снимок запечатлел стоящую сейчас рядом с инспектором женщину и другую, лет на двадцать-двадцать пять старше, по-видимому, ее мать.

— Кто это, по-вашему? — спросила женщина.

— Мне кажется, что справа — вы, а рядом — ваша мать.

— Нет. Справа — моя дочь Мари, а слева — я, Симона Давиль. Снимок сделан два года назад.

Она села напротив и закурила, рассматривая растерянное лицо Тексье.

Пьер ничего не понимал и с трудом сдерживался, чтобы не выдать свою растерянность. Однако смог подметить, что сигареты, которые она курила, точно такие же, как у Люси Кристьен.

— Расскажу по порядку, — сказала Симона Давиль. — Мой муж умер десять лет назад, и мы с Мари жили вдвоем. Потом она познакомилась с неплохим парнем Мишелем. Он был техником на химическом заводе. А три месяца назад его легковая машина на повороте врезалась в столб. Мишель погиб сразу, а Мари привезли в клинику Кристьена в безнадежном состоянии.

Мариус Кристьен сам осмотрел ее и сказал, что положение тяжелое, но страшны не только и не столько переломы, сколько слабое сердце.

Я не выходила из клиники, сидела рядом с Мари. Мне говорили, что все это не нужно, что компьютер внимательно следит за больной. Но разве они могли понять состояние матери… На другой день в палату пришел Кристьен. Он сказал, что, судя по показаниям компьютера, моей дочери становится хуже, сердце явно не справляется.

Мне не хотелось верить, что это конец, и я умоляла Кристьена придумать что-нибудь. Он задумался, а потом спросил, какая у меня группа крови.

«Знаете что, мадам Давиль, — сказал он мне, — можно, конечно, использовать один шанс. Мне однажды приходилось делать это, и тогда мы спасли человека. Правда, он находился в несколько лучшем положении, чем ваша дочь». Я спросила его, что это за способ.

«Судя по вашим словам, — ответил он, — группа и резус крови совпадают. Если у вас хорошее сердце, то мы можем соединить вашу кровеносную систему с кровеносной системой дочери. Тогда ваше сердце будет работать за двоих. Гарантий дать не могу. Вам ничего не угрожает, но насколько это облегчит состояние вашей дочери и выведет ли ее из кризиса, никто не знает».

Я сказала, что готова на все, И меня положили рядом с Мари. Я не испытывала никакой боли или неприятных ощущений. В моем мозгу была только одна мысль — спасти дочь.

Примерно через час мне сказали, что Мари почувствовала себя лучше, сердце ее стало биться ритмичнее. На всякий случай ко мне тоже подсоединили различные датчики, и теперь за мной, как и за дочерью, следил компьютер.

Первые сутки прошли нормально, а потом Мари стало плохо. Врачи и медсестры делали какие-то уколы, но положение не улучшалось. И вдруг я сама почувствовала: плохо-то со мной, а не с дочерью. Я сказала об этом Кристьену, но он ответил, мол, это мне только кажется.

Я совершенно ничего не понимаю в технике, но думаю, что компьютер просто передавал мне состояние Мари. Ведь мы были соединены с машиной десятками проводов. Я мучилась, боролась за жизнь и чувствовала, что умираю.

Пересказать все свои ощущения просто не могу. К вечеру я потеряла сознание, но перед этим успела сказать, чтобы от Мари меня ни в коем случае не отсоединяли. Придя в себя, я почувствовала необыкновенный прилив сил.

«Мари умерла! — сказал мне Кристьен. — Но вам никакого вреда не нанесено».

Еще сутки продержали меня в клинике, проверяя, не отразилось ли все это на моем организме, а потом выписали, сказав, будто все в порядке.

И вот я заметила, что мои волосы начали темнеть. Потом разгладились морщины, посвежела кожа. Тело тоже стало молодым и упругим. На улице я стала ловить взгляды молодых парней. Все знакомые и соседи смотрели на меня с подозрением и приставали с расспросами. Но что я могла им ответить, когда и сама ничего не понимала. И в конце концов они все мне надоели. Я решила сходить к Кристьену и спросить его, что же со мной происходит. Понимаете ли, мне стало казаться, будто я отобрала жизнь у Мари, чтоб помолодеть самой. Эта мысль терзала меня.

И вот я пришла к Кристьену. Я и раньше была у него в кабинете и знала, что там есть вторая дверь с террасы. Мне не хотелось ни с кем встречаться, и поэтому я пришла попозже и постучала в эту дверь…

— Извините, — перебил ее Пьер, — но сторож уверяет — вечером мимо него никто не проходил.

— Он болтал с кем-то, когда я проходила.

— В чем вы были одеты?

— В темно-синем пальто. Знаете, такое ворсистое, из синтетики…

— Так, дальше? — спросил инспектор.

— Потом… — сказала Симона Давиль, достав сигарету и закурив. — Кристьен подошел к двери и отодвинул занавеску. Увидев меня, он оторопел, но через какое-то время дверь все же открыл. «Кто вы?» — спросил он не то с испугом, не то с растерянностью. Я в двух словах объяснила ему все и спросила, знал ли он, что может произойти подобное.

«Совершенно не предвидел, — ответил он, — даже не могу понять, как это получилось. Будьте любезны, расскажите мне поподробнее и с самого начала. Меня интересуют все мелочи, ваши ощущения, мысли, чувства, начиная с того момента, как я подключил ваш организм к организму вашей дочери».