Искатель. 1978. Выпуск №2

— Товарищ капитан, — сказал я, — а может, показать Тане записку? Она найдет какие-нибудь старые письма. Сравним почерк, докажем, что это не Анна писала записку.

— А кто ее мог писать?

— Мало ли… Полицай какой-нибудь. От имени Анны. Весь же поселок знал об их отношениях.

— Та-ак! — Он с любопытством рассматривал меня. — А если не докажем? Разворошим поселок, как улей, а ничего не докажем? Ведь ей жить тут, Тане…

Я был подавлен аргументами. Поселковые такие: никто ничего не скажет, но никто ничего и не забудет. И в первую очередь не забудет сама Таня. Как ей тогда жить с этой памятью?…

И снова был вечер, снова я шел в поселок, не шел — тащился, больше всего опасаясь встретить по дороге Таню. Прежде я думал, что балагурить и балаганить — мое призвание. «Соврешь — недорого возьмешь», — говорила моя бабушка. И еще будто мне «обмануть — раз плюнуть». Но оказалось, соврать — это одно, а обмануть — совсем другое. Я вдруг с удивлением понял, что обманывать просто не умею. Получалось, что я в своей жизни еще никого и никогда не обманывал?…

Поселок был пустынен. Несмотря на воскресенье, все взрослые находились в поле: в наших местах день прозевать — год прозевать, так быстро пересыхает земля. По улицам слонялись одни пацаны того счастливого возраста, когда ходить хвостом за папами и мамами уже совестно, а бегать за девчонками еще неохота, когда все заботы сводятся к борьбе со свободным временем. И снова, глядя на эти группки слоняющихся без дела мальчишек, я подумал, что неплохо бы почаще проводить с ними занятия в группах ЮДП. И нам польза, и родители спасибо скажут. И решил, как разделаемся со всеми заботами, серьезно поговорить об этом с начальником заставы. Пусть хоть мне поручат пацанов, уж я бы им показал, почем грамм солдатского пота…

Встречавшиеся по дороге мальчишки сворачивали ко мне так уверенно, словно я бесплатно раздавал конфеты. Я болтал с ними и посматривал по сторонам. И все больше утверждался в мысли, что надо не убегать от Тани, а искать ее. Проследить, когда она придет домой, и сразу постучаться. И оглядеться там: может, удастся найти образец почерка Анны, ничего не говоря Тане.

Потом я увидел Вольку. И обрадовался, решив, что удастся и выспросить ее и заодно использовать в качестве прикрытия. Сказав, что нужно серьезно поговорить, я провел Вольку на улицу, где жила Таня, выбрал поодаль от ее дома укромную скамеечку, сел и задумался. Надо было сказать Вольке что-то посущественнее, иначе — глупышка глупышкой, а и с ней можно было себя перехитрить.

Волька стояла рядом, колючая, настороженная, глядела мимо меня.

— Эх ты, Волчонок, — сказал я как можно ласковее. — Садись, чего стоишь?

Она передернула острыми плечиками и ничего не ответила. Стояла в двух шагах от меня, тоненькая, стройная. И мальчишечьи джинсы, вытянутые на коленях, и тесноватая а груди куртка, которые, мне казалось, так уродовали ее, теперь были полны изящества и какой-то берущей за душу бравады.

— А ведь ты, наверное, красивая будешь, — сказал я, любуясь ею.

Снова она дернула плечами и вдруг покраснела так, что мне самому стало неловко. И тут же я испугался, как бы она не убежала и не оставила меня одного в этой дурацкой засаде у Таниных ворот.

— Почему ты в ЮДП не состоишь? — спросил я.

— А девчонок берут? — заинтересованно спросила Волька.

— Еще как берут. Во всяком случае, прими мое персональное приглашение.

— А разве вы… с ЮДП занимаетесь?

— С тобой буду заниматься только я.

Черт знает чего меня понесло. Но уже не мог остановиться, принялся разрисовывать ей прелести занятий в группе юных друзей пограничников, как я сам покажу ей учебный городок, и устрою экскурсию по границе, и свожу на вышку и на наш пост технического наблюдения, где стоит чудо из чудес — прожектор, и покажу место, где обнаружил нарушителя, и сосну, которую спасал от огня, и темную таинственную нишу у большого камня…

Как ни был я увлечен рассказом, все же заметил ее встревожившиеся, забегавшие глаза. И сам насторожился.

— Можно тебя спросить кое о чем?

— Ну?

— И ты нукаешь? — изумился я.

— Все так говорят.

— А ты не говори, ладно?

— Ладно, — глухо ответила она, словно это был какой заговор между нами.

— Скажи, тебе когда-нибудь стрелять приходилось?

— Один раз только.

— Когда?

— А недавно, — сказала она и отвернулась.

Побоявшись, что она окончательно замкнется, спросил пока о другом.

— Ты всегда ходишь в этой одежде?

— А что?

— Ничего. Просто я тебя всегда вижу в этих джинсах.

— У меня и другие есть. Утром в них по лесу бегала.

— По лесу? — машинально переспросил я. И спохватился: — Никого посторонних не видела? Утром кто-то лес поджег?

— Я не поджигала, — испуганно ответила она.

Меня кинуло в жар от ее слов.

— Да? — сказал я как можно равнодушнее, боясь спугнуть минутную доверчивость. — А от чего он тогда загорелся?

— От газеты.

— От какой газеты?

— От «Пионерской правды». Я хотела пещеру поглядеть, а там темно.

— Какую пещеру?

— А у камня. Вы ее видели.

— Какая же это пещера? Человеку поместиться негде.

— Там еще поворот есть, дыра такая сбоку.

— И ты туда лазила?

— Не, не лазила. Хотела посмотреть, а газета упала и траву зажгла. Я и убежала…

Ну вот теперь все ясно. Так я и знал, что это Волька набедокурила. Но, странное дело, я нисколько не сердился на нее. Надо же, такая пронырливая! Настоящий Волчонок. Вот если бы она еще и про револьвер сказала, прямо бы расцеловал. Но про револьвер я прямо спрашивать не стал, чтобы не напугать. К тому же успел заметить Таню с тетрадками, нырнувшую в свою калитку.

— Знаешь что, — сказал я. — Ты погоди меня здесь. Мы с тобой сходим, исследуем эту пещеру. Фонарь возьмем, хороший, пограничный.

— Не, не надо.

— Почему?

— Сейчас не надо, — замялась она. — Потом.

— Почему потом?

— Так…

Мы стояли друг против друга и молчали. Поселковая улица была пустынна. Прогремел мотоцикл, оставив на окаменевшей дороге сизую вуаль, разбудив собак во дворах. Из-за дальнего угла вышли трое школяров, неторопливо направились в нашу сторону. Они-то и заставили меня поспешить к Таниной калитке.

«Ну и Волька! — с неуместным восхищением думал я, пересекая улицу. — Наши ребята узнают, по чьей милости сегодняшний недосып, они ей зададут. И так накопилось против нее, а теперь увидят на берегу — нарушила или не нарушила, — все разно задержат. На всякий случай. Чтобы опять чего не натворила».

Но мне не хотелось ее ругать. Она была «моим пленным». Говорят, так было на фронте: солдат, взявший «языка», берег его пуще самого себя, даже гордился им…

— Вы? — удивилась Таня, увидев меня на пороге, — Проходите, раз уж п-пришли.