Искатель. 1978. Выпуск №6

Когда-то отец, готовя Абдуллу к профессии чабана, рассказывал ему об этих колодцах, заставляя запоминать их названия, места. Детская память восприимчива, уроки даром не пропали.

Сейчас он вспоминал на ходу: Нарзы-кую, Бяшим-кую, Вели-кую и другие колодцы, расположенные к югу от Коюнлы, сохранившие на десятилетия имена своих основателей-чабанов. В одних еще была вода, другие давно пересохли. Вспоминал подходы к ним, обходные и кратчайшие, с севера и востока, — все могло пригодиться. Но глаза по-прежнему зорко обшаривали окрестности.

У могилы Мямиш-ишана Абдулла впервые за всю дорогу приложился к фляге с полуостывшим зеленым чаем, сделал несколько скупых медленных глотков. Живительная влага смыла сухость в горле, немного взбодрила. Есть пока не хотелось, и он прилег в косой предвечерней тени, отбрасываемой небольшим шатровым куполом могилы. Как ни гнали его вперед тревога и ненависть, силы надо было беречь — таков суровый закон пустыни, выработанный веками кочевий, доказанный сотнями трагических смертей заблудившихся, забывчивых, торопящихся.

Прикрыв воспаленные от ослепительно яркого солнечного света глаза, он пытался представить себе тех троих, но ничего не получалось. В памяти возникали сытые белые рожи с бессмысленными глазами в серо-зеленых френчах с закатанными рукавами. Он вдоволь насмотрелся на них в киносборниках, которые без конца крутили по вечерам в госпиталях. Таким здесь, в пустыне, делать нечего — это Абдулла понимал. Тут другие, обученные, тренированные, готовые к любым невзгодам и неожиданностям, какие только можно предусмотреть, вооруженные до зубов.

То, что ему с ними не справиться, Абдулле тоже было ясно. Ни в открытую, ни другими способами. Но в пустыне диверсанты пока были безвредны, и достаточно найти их и не потерять из виду дня три-четыре. К концу недели Реджеп выйдет к людям, расскажет.

А что, если не дойдет, заблудится? Неожиданная эта мысль резанула по сердцу, перехватила на миг дыхание. Как мог успокоил себя: парнишка умел делать в пустыне практически все и соображал не хуже взрослого. Но совсем успокоиться так и не смог, тревога за подростка занозой засела в сердце, чуть шевельни — и больно.

…От могилы святого, отдохнув и слегка подкрепившись, Абдулла двигался еще осторожней, часто останавливаясь и вглядываясь в песок. Пустыня была полна следов, незаметных и непонятных стороннему взгляду, но ясных и приметных ему. Он любил разгадывать тайны песков по едва заметным бороздкам и углублениям в рассыпчатом песке, на твердой глади такыров. По двум-трем капелькам-пятнышкам засохшей крови, едва различимым шерстинкам домысливал-восстанавливал извечную звериную драму, утверждающую право сильного и голодного.

В подсвеченных легкой синью ранних сумерках хорошо виделось, но лучистый диск солнца уже касался горизонта, разливаясь по нему багровой каймой. И Абдулла заторопился, прибавил шагу, впервые по-настоящему забеспокоившись, что не сумеет найти до ночи следов группы. Может, диверсантов совсем не интересует железная дорога и путь у них иной? На север, в Казахстан, или на запад, к челекенским нефтепромыслам?

Холодом обдало от таких догадок, даже остановился. Но усилием воли стряхнул внезапное оцепенение, пошел дальше. Сработала охотничья привычка к долготерпению: нет долго удачи — не отчаивайся, не сдавайся, ищи, пока хватит сил.

Когда впервые мелькнула мысль повернуть назад, проверить себя, Абдулла увидел нечеткий лисий след. Пустынный корсак, бежавший размеренно и размашисто к какой-то далекой, ведомой только ему цели, вдруг остановился, потоптался и со всех ног рванулся в обратную сторону. Что-то сильно напугало лиса. Даже волк бы так не смог. Обошел бы его лис по широкой дуге, не повернул бы вспять.

Колотнулось сердце в предчувствии — значит, на людей ненароком наткнулся хитрый и осторожный зверек. Там, где явно не ожидал. Еще прибавил шагу Абдулла, не заботясь уже о самочувствии, ибо начало темнеть, и быстро, буквально на глазах, как всегда на больших открытых пространствах. Когда воздух сгустился до сплошной синевы, наконец увидел: по склону бархана наискосок вились следы, глубокие, с осыпавшимися краями. Шли диверсанты след в след. Измученный больше сомнениями, чем трудной дорогой, Абдулла едва поверил в удачу. Полез по склону, чуть ли не носом тыкаясь в каждую вмятину. Встал, отряхивая с ладони песок. Подумал: тяжело нагрузились, поэтому и идут медленно, ему это на руку, можно не спешить, и передохнуть время будет. Башмаки у них крепкие, из добротной кожи, на толстой подошве с закраинами. В самый раз по пескам ходить, не проваливаются. Новые — запах кожи учуял.

Присел. Закружилась голова, в груди разлилась тихая ноющая боль. Шел в напряжении, не чувствовал. Сейчас при виде следов развезло. Но теперь он далеко их не отпустит. Передохнет и пойдет дальше.

ГЛАВА IV

Под утро Абдулла уже не шел, а брел на едва сгибающихся, ватных ногах. Отдыхать подолгу не мог — боялся отстать от диверсантов, которых еще не видел и не знал, насколько они обогнали его. По следам в сухом песке не определишь, когда прошел зверь или человек. Лишь по ширине шагов он догадывался, что идут диверсанты не быстрее его.

Поэтому Абдулла заставлял себя подниматься, досчитав до пятисот. Часов у него не было, а усталость, стоило только прилечь на прохладный песок, незаметно скрадывала время. Приходилось отмерять его размеренным отсчетом. Вставал и упрямо шел вперед, порой спотыкаясь о невидимые в темноте низкие кусты, тяжело проваливаясь в мягкий песок на склонах барханов. Мелкая песчаная пыль скрипела на зубах, иссушила рот и горло, сухой одеревеневший язык неприятно драл небо.

Рука все чаще притрагивалась к фляге на поясе, мучительна хотелось сделать хоть один глоток, но недремлющий мозг мгновенно просыпался, четко и ясно всплывала мысль: «Нельзя». Неизвестно было, когда вновь придется наполнить ее: через сутки ли, через двое.

За пазухой, почти у живота, лежала у Абдуллы тщательно закупоренная бутылка с водой. О ней он старался забыть начисто. Это был его последний шанс, последние десять глотков.

Проведя в песках половину жизни, он научился сдерживать жажду, обманывать ее, подавлять, обходиться минимальным количеством воды. Но все же наступал момент, когда обезвоженный организм катастрофически начинал терять силы, кружилась голова, и перед глазами плыли радужные круги. Тогда Абдулла присаживался на корточки, отвинчивал крышку и вливал в рот тоненькую струйку, стараясь растянуть два-три глотка как можно дольше. По телу морозцем пробегала короткая сладостная судорога, становилось легче дышать, возвращалась ясность глазам. Через минуту-другую он мог встать на ноги и идти дальше.

Сбережению его мизерных запасов помогала прохладная ночь. Днем под палящими лучами солнца фляга истечет за два-три часа, и тогда… Об этом он старался не думать.

Близился рассвет, и с каждой минутой таяла надежда, что он догонит диверсантов этой ночью. Каждый шаг давался все труднее, хотя Абдулла старался избегать песчаных наносов и склонов, шел по наветренным сторонам барханных гряд и, завидев такыр, сворачивал на него, делая небольшие крюки. Ходьба напрямик по песку отнимала слишком много сил.