Искатель. 1980. Выпуск №2

Наверху было прохладно и сухо. Никогда раньше я не «увлекался альпинизмом, но теперь хорошо понимал чувства настоя- щих спортсменов: нелегко им в пути, но как здорово растянуться на вершине и после всех треволнений лениво созерцать окрестности, затянутые легким туманом.

...Надо мной в сторону берега пролетела стая крылатых ки-

беров.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ

На айсберг опустился эль, подобрал меня и, замерзшего, невеселого, высадил в парке перед старинным дворцом. Ночью комната, куда меня* определили, наполнилась теплом, синими потрескивающими искрами, и я понял: меня будут лечить во сне. <

Утром мне стало лучше, но руки и ноги были как деревянные, для полного здоровья чего-то не хватало. Оправдались опасения: меня решили задержать здесь, в этом вместилище гармонии и древней, полузабытой красоты. За мной наблюдали, словно я впал в детство. Несколько дней благородного безделья были обеспечены. На третий день мне стало тоскливо. Я пожаловался. Но наблюдение за мной только усилилось. Я попался, как школьник при попытке к бегству.

На следующий день со мной связался Телегин. Я не пытался оправдываться, понимал, что доставил людям много хлопот и кругом виноват. «Айсберг, — вспомнил я, — ...айсберг. Что это

было?»

— Мы заморозили тоннель и соседний участок дна, — сказал

Телегин, — чтобы подремонтировать тоннель. Маленькая льдинка

всплыла.

...В парке был заброшенный, засыпанный отжившими листьями и древесной ветошью угол, куда я забирался, чтобы поскучать и подремать в тени 'больничных тополей. Однажды подошел чело-' век в пижаме, и мы долго беседовали. Никогда не доводилось мне — ни до, ни после — слышать более резкие отзывы о проекте

«Берег Солнца».

— Поймите, это утопия чистейшей воды, — повторял он так

убедительно, что я напрягал все внимание и пытался уловить суть

его аргументов.

Но есть расчеты, — возражал я.

Это несостоятельные расчеты. Ничего хорошего ждать не

приходится. Вспомните, сколько бывало неудач на пути развития

науки. Тупики неизбежны. Мы на них учимся.

У него был высокий лоб, редкие седые волосы и темные, «опаленные страстью и мыслью глаза». Он долго говорил о человеке и человечестве, и я никак не мог поймать нить его рассуждений: он возвеличивал античную культуру, высыпал, как из рога изобилия, ворох старых афоризмов и речений древних философов. Жесты его были так энергичны, а интонации так убедительны, что

42

я не-мог возразить ему. Это было воинствующее неприятие второй природы, созданной руками человека. Он старательно отделял человека, мысленно как бы очищал его от «технических примесей».

— Вспомните, — говорил он, — крылатое изречение столетней давности: если война — продолжение дипломатии, то автомобилизм — продолжение войны, только другими, средствами. Вспомните и скажите: разве все дороги и магистрали любого типа не опасней действующих вулканов? Разве можно когда-нибудь точно установить причину аварии 'или катастрофы? И разве любые технические новшества не приносят столько же ^огорчений, сколько преимуществ? Вспомните, что еще в древнем* Вавилоне . загрязнение реки каралось смертной казнью. И, несмотря на все строгости, во многих классических очагах цивилизации, где лопаты археологов отрывают развалины дворцов, великолепные скульптуры, чудесные сосуды, простираются ныне сожженные солнцем пустыни.

Но что же вы предлагаете? — спросил я.

Человеку нужно вглядеться внутрь себя. Вспомните старую

истину: познай себя!

Но можно ли познать себя, не проникая все глубже в окру

жающее пространство, не знакомясь с устройством мира и удиви

тельными механизмами природы? Одним словом, не изменяя

ничего вокруг?

Можно и нужно. Фигурально выражаясь, мы уже столкнули

костяшки домино. Нам все труднее предвидеть последствия изме

нений. Может быть, завтра нас с вами не станет...

Я не боюсь этого.

Вы обманываете меня и себя! — запальчиво воскликнул он.

Ничуть. Я познал себя.

Он растерянно остановился и пристально взглянул на меня, но, не найдя в выражении моего лица ни одной иронической черточки, как будто успокоился. С этой минуты его одолела непонятная апатия. Он иссяк, так и не найдя во мне сторонника.

На следующий день он явно избегал меня. А я подумал, что он говорил, в общем-то, довольно безобидные вещи: все равно это неосуществимо. А если вдруг... что будет если все начнут так думать и действовать. Не вернется ли человечество к истокам цивилизации? Костяшки домино действительно падают. Но в этом движении — и только в нем — залог будущего. Нужно попристальнее всматриваться в будущее. «А ведь он сам себе противоречил, — подумал я. — Разве не погребены памятники Месопотамии под песками, несмотря на то, что загрязнение реки каралось тогда смертной казнью?»

Я думал об этом и многом другом, подремывая в своей комнате, вспоминал...

* * #

...Совсем давно, еще до школы, я любил бродить по вздыбленным сугробам. Жили мы тогда еще не в городе, а далеко от него, на метеостанции. Я часто вспоминаю поселок моего детства...

У поваленного кедра за поселком после холодных ясных ночей я находил лосиные следы. Думаю, сохатый подолгу стоял и

43

смотрел на огни человечьего жилья, не решаясь подойти и спрятаться от стужи близ домов.

Белые куропатки склевывали почки с розовых кустов, торчавших среди растрескавшихся каменных глыб. Темные бусины их глаз двигались на фоне снега, как будто, ими играл ветер. За ними, прижав хвост, припадая и останавливаясь, хоронясь за заносами и белыми буграми, ползала лисица. Однажды я увидел ее совсем близко: мы подобрались к стае с разных сторон (я всерьез собирался поймать куропатку руками). За большим серым камнем пути наши сошлись. Я увидел блестевшие колючки глаз, острую звериную морду и замер. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом лиса неторопливо пробежала мимо меня и остановилась поодаль, оглянулась.

Как-то я провалился: шел, шел, да и упал в яму, прикрытую снегом. Попытался дотянуться до глинистых промороженных краев неизвестно откуда взявшейся ловушки и понял: выбраться самому не удастся. Я стоял на дне но колен» в снегу, который упал вместе со мной, и думал, что теперь делать. Не помню, чтобы я звал на помощь. Прошло примерно полчаса. Я увидел руку, протянутую мне, ухватился за женскую варежку и выбрался наружу. У моей спасительницы было серьезное лицо. Я успел запомнить ее длинное пальто с маленьким светлым меховым воротником и зеленую вязаную шапочку. Одета она была, пожалуй, не по-зимнему. Кажется, я забыл поблагодарить ее (в шесть лет я иногда забывал это делать). Ноги у меня озябли, и я направился прямо к дому.

Темнело. Когда через минуту-другую я оглянулся, женщины уже не было. Она как-то незаметно исчезла. А когда я рассказал эту историю отцу, он задумался на минуту и сказал, что женщины такой в поселке нет вообще.

Как же, я видел! —. удивленно воскликнул я, пытаясь

убедить его.

Могло показаться, — сказал он с тем удивительным хладно

кровием, которое я не раз подмечал у взрослых.

Странная история. Продолжения у нее не было. Но я пытался придумать его... Я не забыл ту женщину.