Искатель. 1982. Выпуск №4
Шрифт:
Саблин выслушал протоиерея, в свою очередь, убежденный в том, что гениальная иконопись вдохновляется не верой в бога, а талантом иконописца, но спорить не стал.
— Боюсь, что вы опять не поняли меня, отец Никодим, — сказал он, — я интересовался временем и обстоятельствами, а не изъятыми у вас соборными ценностями. А икон я тоже не собираю. Так что «будем считать, что мы друг друга не поняли, а потому позвольте откланяться и поблагодарить вас за дружескую беседу.
Саблин привык с утра взвешивать и оценивать все происшедшее накануне. Что узнал? Что сделал? Успех или неудача? Заштатный оперный бас в роли дьякона — мелочь, конечно,
Из кабинета Князева вышел Веретенников, усталый и огорченный.
— Как с обыском? — заинтересовался Саблин.
— Плохо. В доме никаких следов ценностей. В подвале и погребе — аналогичная картина. Поленницу разобрали — не нашли. Весь двор вскопали. Ничего не нашли и на огороде.
— С миноискателем?
— Конечно.
— Что сказал Князев?
— Рекомендовал пошарить по всем камерам хранения. Проверить, не хранила ли что-нибудь убитая Вдовина и не сдавал ли кто-нибудь из членов семьи ящика или чемодана в ближайшие дни после преступления?
— Ну что ж, действуй. Прощупай вокзал, пристань, аэропорт.
К полковнику Саблин не пошел, решил: понадоблюсь — вызовет. А в кабинете его уже поджидал Глебовский.
— Ищем новую версию? — спросил он.
— Зачем? — сказал Саблин. — Еще старая не прослежена.
— А то есть одна. Убила, скажем, Екатерина Михеева, а муж взял вину на себя.
На нескрываемую насмешку Саблин не реагировал. Ответил сдержанно:
— Такую версию слишком легко опровергнуть. Несерьезна, Виктор Петрович.
Тут уже Глебовский взорвался:
— А ваша серьезнее? Обыск же не удался…
— Знаю. Не удался и первый визит в собор. Изъятие церковных ценностей прошло, по-видимому, без отклонений.
— Проверили лично?
— Для чего? Соборные архивы, если они сохранились, ничего не покажут. Регистрация приема и сдачи? Что она скажет? Меня интересовали условия процедуры и настроения причта. Об этом я и беседовал с протоиереем.
— Что-нибудь подтвердилось?
— Ничего. Новый настоятель собора тогда был священником. Сдавал ценности вместе с Серафимом Востоковым. Обман иди мошенничество полностью исключает.
Саблин видел, что его сообщение вполне удовлетворило следователя. Но добавил:
— Но мой экскурс в прошлое отца Серафима еще не завершен.
— Вы все еще не отказались от версии о сокровище?
— Нет. И намерен продолжать розыск.
Глебовский провел пальцем по коротко постриженным усикам, взял дело в картонной папке, пошел к двери. Уже на пороге обернулся, бросил:
— Ох, не верю я в ваше сокровище. Но коли версия возникла, проверить обязаны. Действуйте, Юрий Александрович, как говорится — бог в помощь. Подходящая терминология для «церковного» дела!
— Не очень, Виктор Петрович. Бог — помощник никакой. Проверено веками. А вот слуги божьи…
Андрей Востоков слез со стремянки, вытер испачканные замазкой
пальцы.— Теперь прочно замазал. Под цвет. И хорошо, что с миноискателем они прошлись только по полу.
— И во дворе, — добавила Екатерина. — А может, лучше вынуть из стенки? Второй раз с обыском не придут.
— Кто их знает, — замялся Андрей. — Потерпим еще месячишко. Ценности в стенке сохраннее. И нам спокойнее. А Василий к тому времени уже свой срок получит. Полтора—два года — больше не потянет. Так что носа не вешай.
— Я не вешаю.
— Странная ты баба, Екатерина. Все ж мать убита, а ты хоть бы слезу уронила…
— Мать? — Екатерина усмехнулась. — По паспорту. Много ли я от нее добра видела11 Мать… Она, кроме бога и папашки моего липового, никого не любила. Бог, бог, будь он неладен.
— Не богохульствуй, красавица. Он тебя кормит.
— Кормит, — согласилась Екатерина. — А она мне лоб расшибала, чтоб я в него верила. Знала, что не верю, потому и не любила меня.
— Ай-яй-яй, как нехорошо — о матери-то.
— Ты бы лучше помолчал, жалетель… Подумал бы, что милицейские подозревают…
— Другой версии у чих нет, Катя. А обыск они сделали для проформы. Это им тетка, стоявшая за окном, сболтнула о сокровище.
— Я же им все объяснила, Андрей.
— Правильно. Но у них ведь служба такая: проверить надо. Ну и проверили. Убийство неумышленное, мотива нет. Отцовские бумаги они у меня взяли, но ведь в них ничего нет. Марьянино письмо отцу о его «бесценном даре» у меня в бумажнике.
— Так ведь это улика, Андрей.
Востоков порылся в карманах пиджака, достал из бумажника пожелтевшее от времени письмо мачехи и, помахав им перед глазами сводной сестры, сказал с кривой усмешкой:
— Единственная улика, сестричка. А сейчас и ее не будет.
Щелкнул зажигалкой, подождал, — пока злополучное письмо не сгорит, вздохнул облегченно:
— Теперь нам уголовный розыск не страшен. Даже если они за нас возьмутся.
Саблин подошел к белому одноэтажному домику, спрятанному за узеньким палисадником. Впереди, в конце выложенной кирпичом дорожки, чинил крыльцо человек в цветной ковбойке и холщовых штанах, вправленных в резиновые сапоги, Саблин кашлянул. Человек обернулся, вгляделся и надел брошенную рядом на куст выгоревшую домашнюю рясу.
— Не обессудьте, отец дьякон, — сказал Саблин. — У меня есть и к вам разговорчик.
Длинноволосый, с постриженной бородкой соборный дьякон показал на вкопанный за кустами дощатый столик.
— Садитесь, товарищ инспектор. Почту за честь. Не узнал вас без формы.
Саблин, расстегнув пиджак, присел к столу.
— Мое дело вас не касается, отец дьякон… — начал он, не зная, как лучше повести разговор.
— Давайте по-светскому, без духовного диалекта, — остановил его дьякон. — Вас как зовут? Юрий Александрович? Не удивляйтесь, что ведаю: справился у нашего участкового. А меня — Аким Васильевич. Так что слушаю и внимаю.
— Вы слышали что-нибудь об убийстве Марьяны Вдовиной, бывшего регента вашего хора?
Дьякон понимающе усмехнулся, словно он именно этого вопроса и ожидал.
— Она хористкой была, а регентом сейчас ее дочь, Екатерина Серафимовна. Из самодеятельности к нам пришла. И про горе ее знаю, хотя, честно сказать, са-авсем не сладко ей было с покойницей. А Василия просто жаль. Тихий мужик, нескандальный. У тещи по струнке ходил. А вот довела-таки до смертоубийства.
— Вы его хорошо знаете?