Искатель. 1983. Выпуск №2
Шрифт:
Потом, помню, я стал составлять словарь одинаковых по звучанию и совсем несходных по смыслу технических терминов. Таких, кстати, немало. Металлурги обкладывают огнеупорным кирпичом свод доменной печи, а мы — дубовыми чурками желоб шкива, чтобы улучшить его сцепление, с канатом. Но и то и другое — футеровка. Траверс для моряка — направление на ориентир, для альпиниста — участок маршрута, для канатчика — ролик, бегущий по тросу. Эта и еще какая-то похожая забавная чепухе крутилась у меня в голове…
Шел уже третий час смены, и по-прежнему погромыхивало над перевалом, и все было до тоскливости
Но в трубке послышался характерный гортанный басок начальника цеха канатных дорог Ибрагима Ашотовича Хохова.
— Кто это?
— Дежурный Байкалов у аппарата. — Я уже вскочил, понимая, что что-то стряслось: у Хохова были замы и по эксплуатации и по ремонту. С “самим” мы общались нечасто.
— Немедленно с инструментом самым коротким путем к Руднику! От шахтоуправления навстречу идет грузовик.
— Скольким выходить? Что понадо… — Одной рукой придерживая трубку, я придвинул журнал, чтобы зафиксировать вызов, но Хохов не дал закончить:
— Все, кто есть. Всё, что есть. И быстро, понимаешь, быстро.
Мы выскочили из дежурки, застегиваясь на ходу, и, срезая полуверстную петлю серпантина, сразу рванули по скороходке. Крутая и каменистая, местами с хилыми дощатыми ступеньками, зато с “перилами-тросиком, натянутым на железных колышках, — эта тропинка сбивала дыхание, но позволяла выиграть минут десять–двенадцать.
Где-то посредине я приостановился, глянул вверх — обе линии работали нормально. Над предохранительной сетью, чуть покачиваясь, непрерывной чередой бежали вагоны. В чем же дело? Авария на Руднике? Но горноспасателей там хоть отбавляй, да и наш инструмент ни к чему. На “пассажирке”? Ну, чудес-то все-таки не бывает. Однако раздумывать было некогда.
Навьюченные ящиками со всем аварийным набором, бензорезом, домкратами и талями, мы выбрались наконец на дорогу. До следующего места, где можно было срезать петлю, оставалось метров сто, когда навстречу, стреляя из-под колес щебенкой, вылетел куцемордый вездеход.
— Что стряслось? С кем? Где? — Но водитель знал немногим больше нашего. Стала “пассажирка”. Повреждение неподалеку от опоры, у Нижней станции. Нас вызывают на Верхнюю. Но что же конкретно произошло?
Запаса прочности в “пассажирке” — на два землетрясения, система безопасности — высшего класса. Ходовая тележка — с автономным тормозным приводом, в гондоле — проводник, ручная лебедка, люк в полу и “штаны” — подвесная беседка-мешок на одного человека. Даже если случится что-нибудь совсем уж невероятное — станет ГЭС, сгорит генераторная и одновременно лопнут тяговые канаты, — все равно и в этом случае пассажирам ничего не угрожает.
За двадцать минут в скачущем кузове мы чуть не остались без языков, пытаясь хоть до чего-то договориться, к чему-то прийти, но толку все равно не было. А на станции, у шахтоуправления, все оказалось неожиданно спокойно и чинно, только народа чуть больше, чем обычно бывает в это время. Дежурный оператор, встретивший нас на пороге
машинного отделения, даже не подавал виду, что что-то случилось, и я на мгновение подумал, не разыграл ли нас какой-то лихой чревовещатель. Но только на одно мгновение.Заперев за нами дверь, оператор метнулся к селектору:
— Прибыли, Ибрагим Ашотович.
Хохов, видно, не отходил от аппарата.
— Байкалов, слушай меня. Гондола стала в семи метрах над нижней опорой. Был сильный удар в подвеску. Очень сильный. Тяговый не проворачивается. Когда пытались, проводник доложил, что рвет оплетку несущего. Из окон ничего не видно, вылезать на кабину проводнику я запретил. Когда стукнуло, посыпались стекла, его порезало. Думаю, повреждены ролики. Клинят, вероятно, осколки. Метеорологи дали штормсигнал. Ветер дойдет до критического минут через сорок. В гондоле семнадцать человек. Что думаете?
Это была классическая манера нашего начальника. Он отдавал приказы, только выслушав тех, кому предстояло их выполнять. В любых случаях.
Петрович, запыхавшийся, чуть побледневший, на обтянутых скулах резко проступили въевшиеся порошинки, легонько отодвинул меня от селектора:
— Как со второй кабиной?
— Было двадцать три человека, сейчас эвакуируются по одному на беседке. Должны успеть.
— А разве в первой что-нибудь с “мешком”?
— Хуже. — Хохов выдержал короткую паузу. — Там женщина. На восьмом месяце. А через нижний люк… Ну, ты сам понимаешь.
— Та-а-ак… — Петрович отвернулся от селектора, глянул на нас, покусывая нижнюю губу. Чуть прищуренные глаза его были холодны и серьезны. — Та-а-ак, — повторил он и крепко потер подбородок. — Худо. Долбануло-то, видать, “прыгуном”.
— Проходчики, понимаешь, проходчики рекорд сегодня ставили, — торопливо, взахлеб зашептал сбоку оператор. — Профком встречу им организовал, ну, семьи, конечно, приехали, и одна там, — он показал, какая была одна, — я не видел, как она а кабину прошла, я…
— Не трясись, курдюк овечий, — оборвал Пешко его растерянный шепот-вопль. — Смотреть противно. Кто тебя винит? — И, враз позабыв об операторе, уже задумчиво добавил: — Надо же. И ветер и прыгун. Да еще в подвеску.
Действительно, сочетание было фантастическим. Прыгун, камень, по каким-то неведомым, причинам стронувшийся с вершины и заскакавший вниз по склону, ударяясь о бараньи лбы валунов, раз за разом набиравший скорость и силу, шел со свистом, иногда стометровыми дугами и был способен сработать как ядро древней мортиры. Но чтоб шальная его траектория оказалась нацеленной точно в подвеску? Теоретически метеорит может угодить в трубу паровоза, но о таких происшествиях газеты пока не писали.
— А гондолу, друзья, придется вести вниз. — Бражелон поежился и зачем-то начал разминать свои бицепсы. — Там ветер все же послабей будет. Но там и опора…
— Угу. — Петрович кивнул и опять обернулся к селектору. — Ибрагим Ашотыч, а пожарную туда никак не подгоним?
— Думали. Машина не пройдет. А лестницу снимать…
— Понял. — Петрович не тратил время на пустые разговоры. — Переждать ветерок? Покачаются, не умрут.
— А начнет рожать с перепугу? Да и оплетку несущего может порезать.