Искатель. 1991. Выпуск №3

Свет, очень яркий после полутьмы коридора, бьет по глазам. Большой самовар на столе, мягкие шикарные кресла, толстый ковер на полу, брошенные махровые полотенца. А людей нет, они там, в парилке, вон их одежда висит, в полуоткрытом шкафу. Что же они грохота не услышали, что ли? Я проскальзываю ко входу в парилку.

Дверь из парилки распахивается, мужчина, шагнувший за порог, получает сокрушительный удар в челюсть и укладывается на мягкий ковер. Знатный нокаут, минуту как минимум очухиваться будет; Я защелкиваю наручники на запястьях мужчины, оттаскиваю его подальше от двери. И в это время раздается женский визг.

Тихо! — Арбалет перелетает в мою правую руку из левой, глядит на нее заостренным кончиком стрелки. Богатая женщина, что называется. Роскошное тело. Но в данный момент оно абсолютно не отвлекает моего внимания, словно женщина одета в глухое, до горла застегнутое платье.

Тихо! — повторяю я. — Эта штука бьет абсолютно беззвучно, но сразу наповал. Сюда! — командую я, отступая от входа.

Она выходит вперед, с ужасом глядя на распростертое тело мужчины, замечает наручники.

— Оденьтесь, живо, — указываю я на халат, лежащий на спинке кресла. — Садитесь. И сразу будем говорить о деле. Вы — Любовь Григорьевна Семергей, старшая медсестра терапевтического отделения клинической больницы номер один. Вон тот голый джентльмен — главврач этого отделения Черныш Борис Федорович. У него, между прочим, двое взрослых детей. Но на вашу нравственность с точки зрения супружеской неверности мне наплевать. Такой дешевый шантаж в мои расчеты не входит.

Выражение панического страха на ее лице уже исчезло, она уже достаточно владеет собой. Н-да, дело мне приходится иметь отнюдь не с размазнями. Возможно, я проявил рыцарство не по средствам, позволив ей одеться.

— Любовь Григорьевна, — произношу я с нажимом. — Еще раз хочу повторить: эта штука убивает сразу. Так что я не буду подбрасывать материалы о вас в разные правоохранительные органы, хотя знаю о вас много и буду знать еще больше. Я просто щелкну вот этой железкой, и одной медсестрой, ворующей морфин, гидрохлорид кокаина, ноксирон и прочие сильнодействующие препараты, станет меньше. Вы будете отвечать на мои вопросы честно и без утайки. В дальнейшем шума тоже поднимать не будете. И партнеру своему, — я киваю на Черныша, который уже пришел в себя, но не шевелится, пытаясь сообразить, очевидно, что же это с ним произошло, — и партнеру своему то же самое настоятельно посоветуете. Меня интересует, какое участие во всем вашем деле принимал некий Болотин, — я замечаю, как она вздрагивает. Не такая уж твердая баба. — Еще меня интересует, каким образом у вас сходилось количество ампул — ведь должны сдавать пустые тютелька в тютельку?..

Слышится шорох за дверью, потом щелканье ключа в замке. Я приникаю к «глазку». Он. Похоже, один. Как только Болотип шагает в прихожую и привычно, чисто автоматически тянется к выключателю, я охватываю его сзади левой рукой за плечи, а правой изо всех сил бью по сонным артериям — большим и указательным пальцами. В кунфу этот прием называется достаточно экзотически: «пасть тигра». Я попадаю достаточно точно, потому что Болотин моментально обмякает, со стоном бормоча что-то.

Я волоку его в комнату, стаскиваю с него пальто, сажаю в кресло и надежно обвязываю капроновой веревкой — охватываю каждую руку, пропуская веревку под мышки, завожу за спинку кресла, обвязываю ноги, благо ножки кресла достаточно длинные, еще раз протаскиваю через спинку, делаю петлю вокруг шеи, а в завершение вяжу сзади узел, который и с посторонней помощью Болотину трудно было бы развязать.

Теперь подожду. Он будет приходить в себя, надо придержать его, а то еще вторично удавится петлей. Очухивается Болотин не скоро, с минуту еще приходит в себя, да и то после того, как я хлопаю его по щекам и брызгаю водой в лицо. Крупная волна проходит по телу, дрожь настолько сильная, что ножки кресла стучат по полу. Болотин с шумом втягивает в себя воздух, открывает глаза, вначале глядит бессмысленно, потом на лице его читается самый настоящий животный ужас.

— Ага, — говорю я. — С приездом, пассажир. Будем беседовать, Болотин. Мы с тобою вдвоем, и нас, как сказано в романсе, не видел никто. Если ты хочешь еще немножко пожить, то расскажешь мне все, о чем я спрошу. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. И только в такой раскладке, если хочешь сохранить здоровье.

Я вынимаю из-за пазухи стальную палочку. Щелчок — и палочка становится вдвое длинней, из нее выскакивает тонкое обоюдоострое лезвие.

— Вот, — медленно подношу лезвие к его подбородку. — Запугивать особенно не хочу, чтобы преждевременно ты со страху не загнулся, но глотку вскрою в полсекунды. Но сделаю это я только в том случае, если ты уж слишком будешь упорствовать в молчании. Мне ни к чему дарить тебе такую, почти что геройскую смерть. Я дам тебе возможность умирать долго, мучительно и некрасиво.

Острие впивается ему в подбородок. Болотин пытается отпрянуть, но только сильнее вдавливается в спинку кресла.

Что тебе надо? — хрипит он.

Всю информацию, какой ты располагаешь, и даже чуть больше — вдруг сам до чего-нибудь ценного дотумкаешь, досообразишь что-нибудь. Итак, идею с воровством и перепродажей лекарств Семергей подал ты?

Она сама мне предложила.

– Не лги, — я резким тычком вонзаю лезвие в спинку кресла рядом с плечом Болотина, так, что разрезаю рукав свитера. — Семергей сдала тебя с потрохами. У тебя выход на аптечный склад, у тебя знакомые в аптекоуправлении, ты бывший провизор, идею ты вынашивал наверняка давно, а года два назад все это дело и раскрутил. А дело крутится вокруг больничной аптеки, где у тебя давняя подруга, некая Фойгель Ирина Владимировна, распоряжается выдачей. Семергей по должности положено составлять заявки на получение медпрепаратов, в том числе и наркотических средств. Вот наркотиков-то получалось из аптеки в несколько раз больше, чем необходимо, на целую роту наркоманов хватало. Пустые ампулы Семергей сдавала, только надписи на них стирались — поскольку «товар» уходил на сторону, приходилось сдавать стекляшки из-под чего-нибудь безобидного. Еще Семергей там, в терапевтическом отделении, колола димедрол и анальгин вместо промедола, который уходил опять же к тебе. Ключи от шкафа хранятся у Семергей и Черныша, твоего знакомого и по совместительству любовника Семергей. Ты-то все эти тонкости знаешь куда лучше меня. Ну, все сходится?

Ёолотин молчит. Я привстаю и резко бью его ногой. Удар носком тяжелого альпийского ботинка приходится чуть повыше челюсти, в щеку, слышится хруст. Полнокровное лицо Болотина мгновенно бледнеет. Как бы не окочурился, гад!

Слушай, подонок, я же тебе обещал определенное количество здоровья в обмен на информацию. А получается наоборот — я рассказываю, ты, дерьмо, благосклонно внимаешь. У тебя расчеты с Фойгель за несколько месяцев. Ты Семергей таким образом контролировал. Ты понимаешь, что будет с тобой, если эти расчеты попадут к твоему покровителю Польшину в виде второго экземпляра? Он же поймет, что ты его надувал. Он тебя на части изрежет — руками Штогрина, конечно.

Что я должен сказать? — сдавленно произносит Болотин.

В начале этого года у них там, в больнице, «прокол» случился: какая-то врачиха случайно в их «кухню» влезла. Живо вспоминай, что дальше было!

Семергей сразу мне сказала.

— А, ты так же оперативно посоветовался с Польшиным. Он кивает.

— И что с той женщиной стало?

— Не знаю. Он кого-то послал к ней разобраться. Пол уходит у меня из-под ног. Черные молнии вьются перед глазами.

Врешь, подонок, — я бью его наотмашь в правую бровь и скулу. Шершавая перчатка рвет кожу, бровь мгновенно вспухает багровым рубцом и начинает кровоточить. — Ты Ярмолицкого, наркаша этого, ему подставил?

Он сам приказал так сделать. Это он все... — Кровь тонкой струйкой сбегает по скуле, глаз Болотина начинает заплывать.

Кого он послал вместе с Ярмолицким? Штогрина? — Нет, Винокурова, кажется.

Кажется или в самом деле Винокурова?

Да, его.

Кто такой Винокуров?

Ну, он вместе со Штогриным.

Чем он занимается, где живет?

Где живёт, точно не знаю. На Мироновке где-то... Каратэ он преподает в спортшколе, что ниже Центрального рынка. В той школе легкоатлетический манеж.

О других он говорит охотно и много. Но ведь я именно это и хотел узнать — кто. Удивительно устроено это двуногое животное. Вот сидит Болотин, такой элегантный и самоуверенный доселе, с такими выбритыми до синевы, глазированными пухлыми щечками, а теперь одна щечка вспухла, пара зубов расшаталась или раскрошилась, глаз закрылся, и поет Болотин соловьем. Попробовал бы я эффект такого пения вызвать тем, что говорил бы ему «вы», задавал корректные вопросы-уловки. Подчиненные товарищи Берии все-таки добивались успеха с наивысшим КПД.