Искатель. 1993. Выпуск №6

Быстрым шагом я направляюсь к выходу из тупика (французская полиция частенько оказывается в тупике), и, когда остается каких — нибудь пятьдесят метров, две ослепительные фары заливают меня грубым и ярким, как речь Берю, светом. На меня медленно надвигается здоровенный автомобиль. Водитель должен меня видеть, как ПВО в солнечный полдень и под светом своих прожекторов.

Я проклинаю случай, сыгравший со мной такую свинскую шутку. Затем мои мысли переключаются на то, что вместо того, чтобы затормозить, авто, наоборот, набирает скорость. Мне требуется одна десятимиллионная секунды, чтобы врубиться, а когда я врубаюсь, волосы встают дыбом на моем куполе, как школьники при появлении в классе инспектора.

Водитель хочет раздавить меня. И это не представляет сложности, учитывая тот факт, что в этом тупике я как малек в садке. Слева и справа кирпичные стены. Сзади — наглухо запертые ворота… Моя песенка спета и забыта. Не успеет почтарь погасить марку, как ваш восхитительный Сан-А. превратится во фламандскую лепешку. Тем вернее, что каталка, о которой по поводу и без повода я вам рассказываю, здоровая, как грузовичок. Вот так номер! Взял, да и помер. Я отступаю. Машина надвигается. Все происходит, как в кошмарном сне: ужасно и неумолимо. Только Разбудильник не звонит, чтобы поднять меня.

Если бы у меня была хлопушка крошки Синтии, я бы дал залп по лобовому стеклу месье, чтобы конфетти засыпали ему глаза. Я быстро оглядываюсь назад. До конца тупика осталось не больше десяти метров. Водитель не спеша прицеливается. Этот гурман смакует.

Я делаю неглубокий вдох, вполне устаточный, как говорит Берю, чтобы снабдить кислородом мои мысли. И начинаю закладывать заячьи петли, чтобы проверить реакцию душедава. Но это хитрющий лис. Вместо того чтобы настичь меня, он притормаживает. И ждет продолжения.

А продолжением служит карманная гениальность Сан-А., принесшая ему «Гран-при» на фестивале самых умных лягавых всего мира и его окрестностей.

Я молниеносно врубаюсь, что преимущество нападающего в том, что он меня видит. С поразительной быстротой — во всяком случае я нахожу ее поразительной, а что думаете вы по этому поводу, меня мало волнует — ничком бросаюсь на дорогу буквально в метре от машины. Он смекает, но поздновато, и жмет на газ. Одно колесо проходит впритирку с моим лицом и разувает мое правое копыто. Мой-моя не теряет времени на то, чтобы подобрать штиблет.

Как можно быстрее я заползаю под тачку. Тот дает задний ход. Веселенькая игра, а? Теперь я «под» газоном. Переворачиваюсь на спину (бикоз моя лицевая сторона нежнее и привлекательнее для дам).

Я хватаюсь обеими руками за задний мост и как можно выше поднимаю голову. Автомобилист-убийца отъезжает метров тридцать, останавливается, удивленный тем, что не почувствовал моего тела под колесами, и еще более удивленный, что не видит распростертого тела на дороге.

Он не въезжает. Я же визжу от боли.

Острые камни ободрали мне спину и зад до крови. Такой способ передвижения, знаете ли, не представляет интереса для долгих путешествий! Комфорт оставляет желать лучшего. К тому же выхлопная труба обожгла мне руку и харкнула в лицо отработанным бензином.

Этот тип сдает назад еще метра три-четыре. Не увидев ничего, он снова трогается вперед. Может быть, он вообразил, что загарпунил меня буфером?

Я отпускаю мост, когда он переходит на вторую. Тачка набирает ход. И вот я свободен. Теперь я сзади машины.

Пока он увидит меня в зеркале заднего вида и предпримет что — нибудь, я уже выскочу из тупика. Лучшая стометровка в моей жизни, ребята! И в одном штиблете!

Я несусь к бентли, залетаю и включаю зажигание. А вот и тот шарабан выползает задним ходом из тупика. Нельзя упускать такой случай. Я срываюсь с места. Даю полный газ! И траххх! Можно подумать, что шеф кабана на Эйфелевой башне вышвырнул за перила свою кухонную плиту. Я от души долбанул своего противника. Его телега принимает форму банана. Поворачивать направо теперь она может сама, водителю не стоит даже беспокоиться. А вот повороты налево будут сопряжены с трудностями.

Самое время отобрать у него водительские права.

Он не теряет времени и выскакивает из колес. Я сдаю назад, чтобы выбраться из кучи металлолома, но на это уходит время, и, когда я освобождаюсь, силуэт растворяется в темноте. Я запоминаю номер машины, осматриваю салон и, не найдя ничего интересного, возвращаюсь в тупик за своим штиблетом.

ГЛАВА XI,

в которой Берю доказывает мне, что он отменный рыболов

Я придавливаю пару часиков в своем катафалке и, когда заря огненными пальцами приподнимает занавес грядущего дня, беру курс назад в Оужалинс Кастл.

Жилище пока безмолвствует. На ногах лишь кухарка. И зря, учитывая качество ее стряпни.

Я иду под окно Берю, бикоз в нем горит свет. Подбираю камешек и ловко пуляю им в стекло. Ряшка Толстого не заставляет себя долго ждать. Я прикладываю палец перпендикулярно к губам и делаю ему знак валить вниз.

Жду его на бельведере замка. Вокруг вековые деревья с величественными кронами. Отсюда открывается изумительная панорама: передо мной гладь озера и волнистый силуэт окрестных холмов. Этот шотландский пейзаж поэтичен, сдержан и меланхоличен. В зарослях камыша, окаймляющего озеро, резвятся дикие гуси.

Появляется Берюрье Храбрый, на ходу застегивая ширинку. На нем рыбацкие сапоги и старый позеленевший шляпой. Под мышкой он держит удочки, а деснами жует свой первый за день пелик.

— Уже на ногах? — удивляется он.

— Ты идешь на рыбалку? — спрашиваю я.

— Нет, это я иду на рыбалку, — говорит Громила.

И давай ржать.

— Как в том анекдоте о глухом, да, дружище?

У него сегодня хорошее настроение. Никаких следов похмелья. Он свеж, как форель, которую надеется поймать. Свеж, если забыть о щетине, нечистоплотности, налитых кровью глазах.

— Слушай, — шепчет он, — как ты смог свалить из этой хаты? Ведь дверища заложена стулом.

— Я превратился в призрак, как один мой знакомый балабол, и легко прошел сквозь стены.

Он пожимает своими замечательными плечами безработного грузчика.

— Не вешай мне на уши лапшу. Ты думаешь, что из-за твоего чувственного амура я потеряю чувство юмора?

Довольный своим каламбуром (результат содружества Пегаса и крестьянской телеги), он подпускает в утренний воздух немного интимного аромата и вздыхает.