Искатель. 1998. Выпуск №8

Лера не знала, хочет ли она этого, но ей, по большому счёту, было всё равно, руководит дядя Слава Зотов Игорем или нет. Для неё важным было только одно: чтобы Игорь был с ней, любил её и проводил с ней как можно больше времени. Всё остальное интересовало девушку постольку поскольку. Она не понимала глупого упрямства Игоря, который наотрез отказывался посоветоваться со своим учителем, с человеком, который, в сущности, заменил ему отца и мать одновременно, приютил, кормил, поил, воспитывал, учил. Лера догадывалась, что Игорь пытается бороться за свою самостоятельность и доказать, что может решать свои проблемы без помощи вездесущего Зотова, но полагала, вполне, впрочем, разумно, что за самостоятельность можно и нужно бороться не в ущерб всему остальному и уж конечно не тогда, когда в угоду самолюбию на карту ставится карьера и репутация.

— Конечно, если ты не хочешь… — тихо сказала она. — Я буду стараться, Игорёк, честное слово, но я не знаю как. Я не знаю, что мне делать. Ты же видел, я делала, что могла, Сашку тебе привела, но я же не виновата, что его убили.

— Другого Сашку найди, — раздражённо ответил певец, — или сама давай уж как-нибудь. Старайся, Киска, старайся, помни, что это и в твоих интересах. Если я не буду выступать, тебе папочкины авторские капать не будут, и на что тогда ты станешь жить? На стипендию? Так ты давно уже забыла, как живут на стипендию. Или ты рассчитываешь, что я буду тебя содержать?

— Ну что ты, — испуганно отозвалась девушка, — мне не нужны твои деньги, ты не волнуйся, я не буду тебе обузой.

— Ладно, — Вильданов успокоился и вновь обрёл хорошее расположение духа, — я не буду волноваться, но тогда уж волнуйся ты, Киска. Шевелись, делай что-нибудь, потому что пока эта гадость не рассосётся, я выступать не смогу, ты поняла? Его надо найти и заткнуть навечно, чтоб пасть не разевал.

Он дежурно поцеловал Леру, но она была счастлива и этим, хотя знала, что когда уйдёт, Игорь будет развлекаться с хорошенькой куколкой Валечкой.

Вагон метро был полупустым, Лера уселась в уголке, прикрыла глаза и снова углубилась в горестные мысли о том, как же помочь Игорю.

* * *

Проходя по коридору мимо кабинета Заточного, Настя на мгновение остановилась, нерешительно покосилась на дверную ручку, но всё-таки прошла мимо. Однако на обратном пути решилась и зашла.

— Иван Алексеевич, у меня появилось гипотеза, которую я бы хотела проверить в первом приближении.

Генерал коротко взглянул на неё, с явной неохотой отрываясь от документов, над которыми работал.

— В чём проблема?

— Мне нужно ещё раз поговорить с вашим сыном.

— Анастасия, вам для этого не нужно моё разрешение. Перестаньте быть маленькой и работайте.

— Так я могу с ним встретиться?

— Разумеется. Вы хотите зайти к нам домой?

— Как скажете.

Иван Алексеевич отложил ручку, которой что-то подчёркивал в бумагах, и рассмеялся.

— Вы неисправимы. Почему вы постоянно спрашиваете моего разрешения? Вы что, не в состоянии принимать решения самостоятельно?

— Вы — начальник, — лаконично ответила она. — Как скажете — так и будет.

— И что, даже если я неправ, вы сделаете, как я скажу? — иронично поинтересовался он.

— Конечно. Вы же начальник, я обязана выполнять ваши приказы. Заточный встал и прошёлся по кабинету, потом подошёл к Насте и легонько коснулся её плеча.

— Сядьте, Анастасия. Между людьми не должно быть недомолвок, если они хотят сохранить уважение друг к другу. Что случилось?

— Ничего, — она послушно села на стул возле стола для совещаний. — Пока ещё ничего. Вот я и не хочу, чтобы случилось. Вы меня просили быть максимально осторожной и деликатной, потому что дело может коснуться вашего сына, поэтому я сочла, что лучше спросить разрешения на беседу с ним.

— Перестраховщица, — усмехнулся генерал. — Впрочем, я знаю вас достаточно давно, чтобы не удивляться этому. Осторожность никогда не помешает и никогда не бывает излишней. Ваша беда в другом. Почему вы никак не повзрослеете, а? Вам уже тридцать семь лет, а вы ведёте себя как стажёр, который пришёл прямо из института и боится показаться глупым. У вас за плечами приличный стаж, через три месяца вы, Бог даст, станете подполковником, о вас по министерству ходят легенды, а вы всё ещё боитесь сделать что-то не так и вызвать недовольство начальства. Когда это кончится?

Настя вздохнула и посмотрела на свои руки. «Пора маникюр делать, — вдруг совершенно некстати мелькнула мысль, — лак уже облез, хожу как позорище.»

— Наверное никогда, — ответила она. — Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. То есть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но я никак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меня говорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала или фантастически угадала. Это про кого-то другого. Я всё время помню, сколько раз ошибалась.

— Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько раз вас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника, от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?

— Я не считаю, — улыбнулась Настя. — Совсем наоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.

Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбка не могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.

— Вам это не нравится, я понимаю, — удручённо сказала она. — Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когда приглашали меня к себе работать. Жалеете?

— Никогда. Буду вас перевоспитывать.

— Не надо, — взмолилась Настя, — я уже старенькая для педагогических экспериментов.

— Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, то старенькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.

Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательные меры позади, а о деле говорить куда приятнее.

— Понимаете, — начала она, — засылать в наши вузы своих мальчиков и девочек — дело рискованное. Ведь абитуриент, даже если он уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким же через четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четыре года в юном возрасте — это ужасно много, человек может стать совсем другим. Где гарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, если раннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другой путь, более эффективный и верный.

— Какой?

Иван Алексеевич отошёл от Насти и снова сел на своё место. Правильно, лирика закончилась, началось дело.

— Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второго или старше, выискивать тех, кто падок до лёгких денег и не особенно расчётлив, и подсаживать на компре. Понимаете?

Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.

— Продолжайте, я вас слушаю внимательно.

— Идём дальше. Кто может лучше других знать, какие мальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Кто может сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем? Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда их берут, и оказалось, что огромное их число — это не милиционеры, а армейские. Сокращённые, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у них лучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги, потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они ещё достаточно молоды, чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшие из армии, это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они, в свою очередь, вовлекают слушателей. И тогда слушатель, даже если к моменту выпуска из института он опомнится и решит жить честно, уже никуда не денется, на нём соучастие, и не одно, пусть в мелочах, но зато много. Я знаю, как это всё проверить на уровне статистики, но чтобы не тратить попусту время, мне хотелось бы поговорить с вашим сыном, чтобы уточнить гипотезу.