Искатель. 2013. Выпуск №12

Его мечтания были неожиданно прерваны монологом, обращенным им к самому себе:

— Ну вот, допустим, добился я успеха, стал знаменитым. Что происходит дальше? Я начинаю задирать нос. Но кто я теперь, и что я теперь? Почему я вдруг начинаю считать себя лучше других? А ведь я начну так считать. А лучше ли я, скажем, Гогена, человека, выбравшего нищету и безвестность, непонимание, даже презрение других, мечтающего не о золоте? Действительно, деньги не столько нужны — во всяком случае, не в огромных количествах, — сколько их просто хочется. Итак, именно Гогена мир считает великим, а не пишущего ради денег Висельникова. Хотя мнение мира тоже, знаете ли… Он и отребье, бывает, преподносит великими людьми. С мнением мира приходится считаться, но не более. Ведь не с мнением мира мы боремся, не ему пытаемся что-то доказать, когда стремимся стать кем-то значимым. Мы всегда, прежде всего, бьемся с собой. Хотя порою это и трудно заметить.

Сергей помолчал, осторожно потеребил распухшие губы и принялся рассуждать дальше:

— Достойные у меня мечты или недостойные — сейчас второстепенно. Важно то, что, если я здесь застряну, мне с любыми мечтами придется распрощаться. А какой мне от этого прок? Я здесь всего лишь лабораторная мышь. Не самая завидная роль. И что самое ужасное, от меня не зависит ничего. Мне нечего не остается, кроме как играть свою роль, кем-то вычерченную, хотя мне и не ясную. Странно… Эта Портупея — какая-то карикатура на человеческое общество, при том что само человеческое общество — тоже карикатура на общество, которым ему следовало бы быть. Какой цели подчинено существование Портупеи? Ясно, что ничего нового и революционного они создать не могут. Наука? Интересно, министерство науки-то тут есть? А даже если и есть, что здесь может быть за наука? И ладно если просто ее профанация, но ей здесь в принципе служить не могут. Здесь не может быть задачи двигать науку вперед. Здесь это не нужно. Они себя прекрасно чувствуют в своем нынешнем состоянии, и любой прогресс если бы и не убил их, то вызвал бы такой зуд во всем теле, что… Нет, сознательно ни на какой прогресс они не пойдут. Про наличие настоящих ученых лучше и не заикаться. Про искусство тоже. Наверняка поэты и художники здесь либо безумны, либо настолько преданы власти, что власть от их верноподданнических излияний тихо стонет.

Рассуждения Сергея оборвались. Что-то было не так. Не таким, как прежде. Нет, он не почувствовал вдруг невидимую угрозу или враждебность. Просто что-то изменилось. Но что?..

Сергей вздрогнул: в комнате появилось множество предметов, которых полчаса назад и в помине не было. Появились какие-то полочки, шкафчики, столики, этажерки. Убранство комнаты стало чрезвычайно детальным. На стенах проявились неровности, потеки…

«Потеки? В президентском дворце? Кто-то со мной забавляется или просто желает разнообразить мои впечатления?»

Его взгляд вновь вернулся к столикам и этажеркам. Все они были заставлены прелюбопытными безделицами, которыми можно любоваться часами напролет, забыв обо всем на свете. Забыв обо всем на свете… Забыв обо всем на свете! Сергей швырнул в стену фарфоровую статуэтку, изображавшую какой-то диковинный ритуал, и принялся с вызовом шарить глазами вокруг себя, вызывая на бой невидимого противника. Наверное, в своем гневе он выглядел не только прекрасно, но и грозно: противник почел за благо не высовывать носа, а так и остаться невидимым и неслышимым.

Сергей прекратил озвучивать свои мысли вслух и в целях конспирации принялся рассуждать про себя:

«Итак, что мы имеем? Кто меня контролирует? Виктор… Виктор — это ведь один из админов, так? Поэтому здесь он только днем, а по выходным его и вовсе не видать. А ночью? Швейцар — кто-то из ночных работников? Нет, он же говорит не как человек. Все-таки программа. Виктор, да, скорее всего, — администратор игры или модератор-подтиратор какой. Любитель же беллетристики — какая-то программа доступа. Ну, точно: швейцар же! Привратник, брандмауэр или как там это правильно называется? Надо его лишь правильно попросить о доступе…»

Швейцар расхаживал ритмичным шагом по холлу с томиком стихов. То ли так ему было легче воспринимать поэзию, то ли он пытался справиться с никак не дававшимися его цифровой памяти рифмами.

— Послушайте, — сказал Сергей, поймав швейцара за рукав, — а вот царь, тот, который здесь раньше правил, он тоже из моего мира был?

— Думаю, да. Но я с ним почти не общался. Не пристало ему со мною беседы говорить.

— А когда его это… «удалили», он вернулся назад, в мой мир?

— Не знаю. — Во взгляде и голосе швейцара появилось сочувствие.

«Нет, все-таки как человек, а?» — пронеслось у Сергея в голове.

— Что-то случилось? — настороженно поинтересовался швейцар.

— Нет, но у меня к вам просьба. Не могли бы вы включить мне доступ ко всей-всей информации, а? Очень нужно. Хоть на пять минут?

Сергей кивнул в знак благодарности и заспешил по ступеням обратно в опочивальню.

— A-а… Сергей… — раздался у него за спиной растерянный голос. — А вопросик можно? Скажите, ведет ли употребление алкоголя в умеренных количествах к умеренному алкоголизму?

— Нет, нет. Не до этого сейчас, — Сергей отрицательно помахал ладонью. — Я все понял, но не время сейчас опускать руки и спиваться.

— Сергей, я не…

Но Сергей ничего больше не слышал. Он снова бросился на постель и выжидательно зажмурился. Прошло минуты две или три.

Ничего не происходило. Сергей решил уже, что и не произойдет, как вдруг словно оказался пленником песчаной бури. Только вместо стремящихся похоронить его заживо песчинок на него обрушились вихри битов, толкающих и оттесняющих друг друга от Сергея, теребящих его, подобно хныкающим и просящимся «на ручки» детям.

Отыскать в этой буре поток с представляющей хоть какой-то интерес информацией, а тем более — расшифровать его, казалось невозможным. Но вот один из вихрей словно прокричал ему в ухо:

«Все зависит от условий. Человек оскотевает на скотном дворе, а не в библиотеке…»

Прокричал, что успел, и оборвался, исчез, а вместо него к Сергею рвались сотни его собратьев. Сергей завертелся, силясь вновь поймать ускользнувший вихрь, и на несколько секунд показалось, что это ему удалось.

«Есть такая мужественная профессия — Родину воровать…» — не столько услышал, сколько осознал он, словно мысли зарождались в нем, а не проникали извне. — «Мы в оппозиции, но нету нас своей позиции…» «На одних обиженных всю воду не перевозишь…» «Рафаэлло» — когда недостаточно слов. Да и денег не ахти как много…» «Если слов из песни не выкинешь, надо выкинуть саму песню…» «Красоте страшно без силы…» «Что за манера — брать больничный во время отпуска?..»

Сергей попытался отмахнуться от этого хаоса, найти в сплетении струек вихрей значимые, но их напор лишь усиливался, они оплетали его, словно желая одеть в жужжащий миллионам голосов кокон:

«Пускай уж лучше гость сидит как бедный родственник, чем как богатый…» «Думать надо головой, а не интуицией…» «Согласно заключению экспертов, «Windows» — система, которая стремится к саморазрушению, даже не будучи зараженной вирусами…» «Любви все возрасты потворны…» «Йогурт — не только замечательный кислополезный продукт, но и отличная пропитка для самодельного бисквитного торта…» «Тот, кто не умрет от скромности, умрет от нескромности…» «Кашмир — тот еще кошмар…» «Люди делятся на тех, кто боится обидеть других, и тех, кто боится обидеть себя…» «Труба Большого адронного коллайдера ведет в параллельные и перпендикулярные миры…»

Тут среди тонких, налетающих на мгновение и тут же ускользающих от него угрем струек возник один мощный и громкий поток.

«Едят ли курицы руками?..» — словно услышал он вопрошающий голос швейцара. — «Согласны ли собаки на собачью смерть?..» «Насколько сильно правильный образ жизни отличается от здорового, а правильный образ мыслей — от здравого смысла?..» «Кто бы мне объяснил, как выглядит одноэтажный мат?..»

Но и этот поток растворился, оттесненный неослабевающим натиском все новой и новой информации: