Искатели алмазов
Шрифт:
Он повернул к зданию банка…
Через час Кокорев сидел в кабинете ювелира.
— Обмишурились мы с вами немножко, господин Гершфельд, — говорил он, весело поигрывая хитроватыми глазками. — То есть как раз вполовину. Алмаз мой продан в Париже за пятьдесят тысяч.
Василий Васильевич действовал наверняка, зная: банк свято хранит тайну вкладов.
Гершфельд усмехнулся, покачал головой.
— Не может быть. Позвольте вашу чековую книжку.
— Да нет у меня никакой книжки, — развел руками Кокорев.
— Как? Разве вы забрали из банка все деньги?
— Подчистую.
Кокорев положил на стол пачку пятисотрублевых кредиток. В голосе его было столько искренности, что Гершфельд не знал, что и думать. Неужели он мог так ошибиться в цене? Впрочем, возможно, что парижские знатоки обнаружили на камне какой-то изъян, не замеченный им.
Между тем Кокорев отсчитал пять кредиток, остальные деньги спрятал во внутренний карман.
— Позвольте расписку и получите по уговору две с половиной тысячи.
«Вот так-то будет по справедливости», — подумал он.
…На обратном пути Василий Васильевич Кокорев, теперь не последний на Лене человек, купил два дома в Киранске, куда он решил перебраться из Нюи. Тесно показалось в родной деревне с двумястами тысячами в кармане. Ни знакомые, ни родственники, ни даже супруга не знали о свалившемся на него богатстве, о его новых планах.
В эту зиму он решил, как обычно, ехать в тайгу. Прозрачный камень, за который где-то в неведомом Париже платили бешеные деньги, завладел его воображением.
6. Хитрая лиса
Опять подули с севера злые, холодные ветры, земля окуталась снежным одеялом, ледяной панцирь покрыл таежные реки. Снарядив двенадцать нарт с товаром, Кокорев отправился в путь. На этот раз не пушнина была главной целью его поездки. Пушнину скупал только для видимости, при этом каждого охотника расспрашивал о красивом прозрачном камне. Нет, никто не видел такого камня.
Переезжая от стойбища к стойбищу, добрался, наконец, до юрты охотника Бекэ.
Постарел Бекэ за год, кожа на лице усохла, покрылась мелкими морщинками, нелепо топорщилась жиденькая бороденка — голод пришел в юрту. Год выпал неудачный: не было рыбы, не было зверя. И табак весь вышел — много курил Бекэ, чтобы заглушить сосущее чувство голода, рассеять горькие думы. Вот почему в этот раз он особенно обрадовался приезду торговца.
Лишь только Кокорев вошел в юрту, Бекэ достал трубку и, получив щепоть табаку, жадно затянулся.
Кокорев присел у камелька, погрел окоченевшие пальцы.
— Вижу, старина, жизнь в нынешнем году худая. Много приготовил пушнины?
— Э-э, почти совсем нет. Кедрач летом урожая не дал — белка ушла. Мышей не стало — лисица, горностай, колонок тоже ушли. Зверь, он, как человек, без пищи не может.
— Да, видно, одной пушниной не проживешь, — посочувствовал Кокорев. — А не находил ли ты красивых камней, вроде того, что продал мне в прошлом году?
— Э-э, нет, не находил, однако.
Тем временем вскипел чайник. Сели пить чай. Совсем нечем было покормить гостя, поэтому Бекэ часто и тяжело вздыхал. А торговца, видно, это вовсе не печалило, он весело посмеивался, хитровато щуря быстрые
глаза.Покончив с чаем, обратился к хозяину.
— Выкладывай, друг, свою пушнину.
— Что же ты, купец, неужели ночевать не останешься, поедешь дальше? — испугался Бекэ.
— Пока не поздно, надо взять, что дается, да отдать, что берется…
«Э-э-х, как нехорошо получилось, обиделся гость — плохо угостили, значит, и водки не выпьем, и не поговорим вечерком… Э-э-х, как нехорошо!» — подумал Бекэ, раскладывая перед торговцем шкурки: около тридцати беличьих да пяток колонковых и горностаевых.
— Бери шкурки, пойдем к нартам, — весело распорядился Кокорев.
— Э-э… как же так? И цену не назначишь?
— Что тут оценивать?.. Да ты не бойся, не обижу.
Они подошли к двум последним нартам, и Кокорев начал развязывать веревки.
— Товар с этих двух нарт снеси в юрту.
«Зачем?» — хотел спросить Бекэ, но воздержался: не пристало мужчине-охотнику женское любопытство. Он послушно принялся перетаскивать тяжелые тюки. Тут были табак, чай, два куля муки, кое-что из мануфактуры, два ящика водки. «Видно, купцу тяжело везти дальше столько товару, и он решил часть пока оставить у меня», — подумал Бекэ.
Когда груз был перенесен в юрту. Кокорев, по своему обыкновению хитровато щуря глаза и посмеиваясь, сказал:
— Твой камень, Бекэ, — хороший камень… Я человек добрый и дарю тебе весь этот товар.
Бекэ молча вытаращил на Кокорева глаза. Прасковья сняла засаленный платок, потом снова надела и опять сняла, не зная, что сказать. Торговец наслаждался произведенным эффектом.
— Берите, берите, ничего…
Бекэ откашлялся, мелькнула мысль: «В своем ли уме купец?»
— А ты хорошо подумал? Не будешь потом раскаиваться?
— Не буду, не бойся.
— Э-э-э, не знаю, как быть. Ведь мне нечем заплатить тебе…
Услышав такие слова, Прасковья мигом пришла в себя и напустилась на мужа.
— Смотрите-ка, он еще разговаривает, вместо того чтобы поклониться доброму купцу в ноги! Злой дух помутил его разум! Дома нечего есть, а он не знает, как быть! Или ты уже не охотник?! Не сможешь добыть шкурок!
— Погоди, погоди, — остановил Кокорев рассерженную женщину. — Шкурки шкурками, только дело не в них. Слушай, что я тебе скажу, друг Бекэ. Ты будешь искать для меня камни, такие же, как прошлогодний. Он называется алмаз. Все собирай: и мелкие и крупные. Выспрашивай у соседей. Если кто найдет такой камень, покупай, товару у тебя теперь хватит. А не хватит — еще привезу. Будешь вроде как моим приказчиком. Потрафишь мне — а накладе не останешься. Понял теперь?
Лицо Бекэ расплылось в широченной улыбке. Он будет приказчиком самого купца Кокорева! Это бедный-то Бекэ! Э-э, оказывается, счастье не белка, иной раз само идет в руки. Значит, все это богатство, тюки с мануфактурой, ящики с водкой даны ему за работу, принадлежат ему. Бекэ все понял.
— Только уговор, — зачем-то понизив голос, оказал Кокорев, — про то, что собираешь алмазы для меня, про то, что я их скупаю, — ни слова ни одной живой душе…
Ну еще бы! Пусть купец не беспокоится, Бекэ привык держать рот закрытым, а уши открытыми.