Искатели сбитых самолетов
Шрифт:
Но пока никто не встречался. Над зданием райкома развевался фашистский флаг с паучьей свастикой, вокруг гремели мотоциклисты. До больницы было еще далеко.
Так и шла Лада по городу об руку с девочкой, обнимающей куклу, не в силах ни остановиться, ни побежать, ни заговорить с кем-либо.
Ей уже противны стали эти самодовольные лица завоевателей, упоенных своими успехами. Было легче, если бы они были злы, грубы, как подобает гитлеровским солдафонам.
Уж скорее бы найти доктора Соколовского — и прочь отсюда.
Вся беда, что Владлена Сергеевна забыла, где
Наконец встретилась старушка возле забора.
— Бабушка, — остановила ее девушка, — скажите, как пройти в больницу?
Старуха только махнула рукой в сторону и торопливо закрестилась.
В конце концов вышли к разрушенному дому, на воротах которого красовалась половина оторванной вывески. И первым, кого встретили, был кучер Митрофан, выезжавший из ворот на водовозной бочке.
Вначале он испугался, потом удивился, потом обрадовался. И, захлестнув вожжи за какой-то столб, быстро, с оглядкой провел нежданных гостей к себе в полуподвал. Дверь отворила старуха с торчащим изо рта железным зубом.
— Вот и гостеньки к нам, маменька, гостеньки дорогие! — зашептал кучер, торопясь закрыть дверь. — Деточки-цветочечки из бывшего лагеря!
На столе кипел самовар, старуха только что налила себе чашку чаю. Виднелись консервные банки, куски хлеба и даже кусок белой булки.
После чашки чаю Владлена Сергеевна немного пришла в себя. Лизочку же сразу разморило после еды, и она мгновенно заснула на плюшевом диване в обнимку с куклой.
— Ну и пусть спит, — сказал Митрофан, — тут дела такие, что лучше без детей.
— Мы к доктору Соколовскому, — начала Владлена Сергеевна, но старик остановил ее странным жестом, проведя рукой по шее:
— За укрывание советских раненых комиссаров…
— Царство ему небесное, — перекрестила железный зуб старуха.
— А вы что же, как же, от своих, что ли, откололись? Где ваши деточки-семицветочки, красные галстучки?
Владлена Сергеевна промолчала. Ей не понравилось, что на стене в этом полуподвале висит новенький портрет русского царя Николая второго!
— Приходится, приходится, — заметив ее взгляд, заторопился пояснить Митрофан, — они это любят, приверженность к старым порядкам… А ты что же, девонька, от эшелона отстала? Своих ищешь? — И, не дождавшись ответа, зашептал: — Если хочешь чего узнать, что да как, беги, востроногая, на другой конец города к Егорычу, к дружку моему по рыбалке. Он много ребят на своем катере вывез, а в последнем рейсе чуть к немцам не попал. Затопил где-то свою посудину, да так ловко… днем с огнем не найдешь. И отсиживается в своей хате… От всех затаился, старый морской волк… Ну, а тебе, может, и откроется…
Оставив сладко спящую Лизочку на попечение кучера и его матери, вожатая поспешила к Егорычу.
Теперь она чувствовала себя уверенней: фашисты явно не обращали никакого внимания на местных жителей, а ей — девушке в белом платье — тем более они не страшны. Хуже другое — гибель доктора Соколовского. Что же делать? Может быть, Егорыч ей поможет найти кого-нибудь из уцелевших врачей. Как хорошо,
что она встретила Митрофана, теперь у них с Лизочкой есть уже пристанище.Так она шла, не обращая внимания на любезности встречных солдат и офицеров. И вдруг…
У нее в глазах потемнело: несколько здоровенных фашистских солдат избивали русского мальчишку. И как гнусно. Они пинали носками сапог, перебрасывались им как мячом. А он не плакал, не кричал, закрывая только руками живот да пряча лицо от ударов. Из носу текла кровь, вихрастая рыжая головенка моталась из стороны в сторону. Что это? Да это, кажется, Варвель!
— Как вы смеете, негодяи, бить… ребенка! Гнусные типы, фашисты, гитлеровцы проклятые! — не помня себя, Владлена Сергеевна расталкивала толстых, неподатливых вояк, пытаясь выхватить у них жертву.
И это ей удалось. Гитлеровцы были так ошеломлены нападением девушки в странном белом наряде, что на миг выпустили мальчишку — и он тут же исчез. Выругавшись, солдаты схватили его заступницу и поволокли в комендатуру.
Тут бы Владлене Сергеевне опомниться, притвориться как-нибудь, сказать, будто заступилась за братишку, что ли. Не тут-то было. У нее словно что-то помутилось от всего пережитого, от накопленных обид, от того, что с утра была голодна, и оттого, что первое, увиденное в комендатуре, был портрет Гитлера. Она закричала в лицо удивленным фашистским офицерам:
— Скоты и подлецы вы и ваш этот фюрер! Пришли непрошеные и наших детей бьете? Вот постойте, загрохочут наши танки, загудят советские самолеты — от вас мокрое место останется!
И на вопросы белобрысого немца в пенсне, обратившегося к ней вежливо, внятно по-русски, Владлена Сергеевна лишь кричала:
— Избивайте, пытайте, ничего не добьетесь. Ничего я вам не скажу!
А ее и не стали спрашивать. Взяли под руки и увели куда-то по ступенькам вниз…
Лишь очутившись в темном подвале, Владлена Сергеевна поняла ужас своего положения. Тут же вспомнила о Лизочке. «Бедная, бедная, что я наделала, что же будет с ней?» — сокрушалась бывшая вожатая.
В подвале она оказалась не одна — на сырой соломе копошились, стонали, вздыхали какие-то люди. Ее стали расспрашивать. Владлена Сергеевна молчала. Забившись в угол, вся дрожа, она просидела так целую ночь.
Наутро вызвали на допрос. Она приготовилась к пыткам, к боли, вся собралась, подтянулась — пусть видят фашисты, как стойки русские девушки, да еще ленинградки…
Но… ей помогли умыться и привести себя в порядок. Белобрысый немец в пенсне предложил чашку душистого кофе: «Битте, фрейлейн, пионерфюрерин!»
Переводчик улыбнулся. Ей показалось, будто она ослышалась.
— Нам известно, что вы детский руководитель, как это по-русски, вожатая! О, это хорошо! Наш фюрер обожает детей, — указал жестом на портрет Гитлера переводчик, и тут Владлена Сергеевна разглядела, что вокруг этого двуногого волка на портрете действительно теснится кучка детишек.
Владлена Сергеевна, не притронувшись к кофе, молча обдумывала, откуда известно немцам, кто она такая? Вошел толстый начальственный немец и, слегка кивнув, сразу приступил к делу: