Искра на Счастье

— Как это? Ты хочешь сказать, что кто-то посмеет меня держать взаперти?

— Женщина может покинуть гарем только по личному разрешению повелителя. Насчет баронессы дю Плиер повелитель отдал только одно распоряжение: проводить в выделенные покои, предоставить служанок и помочь освоиться.

— Но я желаю видеть или сына или повелителя! — вскричала женщина и бросилась к дверям, через которые, как она помнила, они зашли в эту часть дворца.

— Вы можете желать видеть сына или повелителя, — поклонился евнух. — Но встреча состоится только тогда, когда этого же пожелают ваш сын и повелитель. Двери из гарема вам никто не откроет.

— Я подниму скандал! Я свободная женщина и буду ходить там, где хочу и когда хочу!

— Простите, Ваша Милость, здесь не империя, здесь Восточные Земли и свои правила. Если женщина кричит и скандалит, то ее посадят в зиндан на хлеб и воду. Если она не унимается, накажут палками по пяткам. Поверьте, это очень больно. Я передам вашу просьбу о встрече с вашим сыном и повелителем. Когда получу ответ, то тотчас же расскажу вам о решении повелителя.

Баронесса беспомощно таращилась на евнуха, отказываясь верить, что с ней могли так поступить.

Ладно, она вернется в свои покои, кстати, еще надо посмотреть, что ей выделили, обдумает, как ей лучше поступить, а потом начнет действовать!

Покои оказались вполне приличные: просторный холл-приемная, гостиная, спальня, небольшая комната, вся уставленная диванчиками, баронесса не поняла ее предназначение, комната для омовений, комната для вещей, комната для прислуги. На полу ковры, на стенах гобелены, вдоль стен оттоманки, кадки с растениями. Всюду богато расшитые занавеси. Нет, так жить можно!

Две молодые девушки, одетые в скромные платья-туники, низко поклонились Аниколь.

— Госпожа что-нибудь желает?

Госпожа желала.

Бедные девушки с ног сбились, таская разные яства, переставляя мебель, передвигая магическое опахало, раздвигая и сдвигая занавеси, открывая и закрывая окна, перенастраивая амулет нагрева\охлаждения помещений.

Баронессе было жарко. Нет, теперь уже слишком прохладно. Чашка недостаточно красивая. А теперь отвар слишком приторный. Кровать должна стоять напротив окна. Нет, лучше вдоль стены. Я передумала — поперек комнаты будет самое то.

Наконец, дю Плиер выдохлась и решила прилечь отдохнуть.

Обе служанки переглянулись и тихо выдохнули — какое-то время без капризов!

Дни полетели один за другим. Делать было нечего. Вот, совсем нечего! Шить, вышивать, плести и вязать баронесса не любила. Петь, танцевать — помилуйте, она почтенная женщина, мать семейства! Тем более, какая радость в танцах, если зрители одни женщины? Выходить гулять можно, но сад хоть и большой, но окружен такой высокой стеной, что опять же, кроме других женщин, изнывающих от ничегонеделанья, никого и не видать.

Баронесса гоняла служанок и только этим и развлекалась. Ее приказы сообщить Борису и повелителю, что она просит о встрече, и с поклоном выслушивались, но на этом и все.

Тихо зверея, Аниколь начала подозревать, что выражение «золотая клетка» довольно точно характеризует ситуацию, в которой она очутилась.

Однажды, женщина поймала себя на мысли, что с умилением вспоминает родное поместье и мужа. Пусть у нее не было такой роскоши, и новое платье она могла себе позволить не так часто, как ей хотелось, зато она ходила, куда хотела. И ела, когда хотела, а не когда установлено правилами. И всегда могла выпросить для себя все, что хочется, даже если поначалу барон был категорически против. А эти евнухи — кивают, кланяются и исчезают, так и не выполнив ее приказа.

Примерно через пару дней, как Аниколь попала сюда, ей пришлось быть свидетельницей наказания. Две девушки что-то не поделили и поскандалили. Евнухи уложили их на пол, привязали ноги девушек к деревянным скамейкам — в империи на таких дрова пилят — и исхлестали им ступни розгами. Девушки так кричали и плакали, что у Аниколь голова разболелась.

После этого в гареме воцарились тишина и порядок. Да, наглядная демонстрация, чем грозит непослушание или неправильное поведение учат сдержанности лучше, чем просьбы и уговоры.

Наконец, спустя три недели, Табиб пришел с известием, что зять повелителя Борис согласился встретиться с баронессой.

— Сейчас? Идем же скорее! — Аниколь готова была бегом бежать.

— Не сейчас, леди, — поклонился евнух. — Завтра после завтрака и второй утренней молитвы я зайду за вами и отведу туда, где вы увидитесь с господином.

Баронесса почти не спала ночью, ожидая утро и встречу с сыном.

Табиб, как специально, никуда не спешил, шел медленно, по пути останавливался и беседовал то с одним, то с другим. Наученная горьким опытом, благо, что не своим, Аниколь скрипела зубами, но покорно ждала.

Баронесса мечтала вырваться из границ гарема, но ожидания не сбылись — встречу им с Борисом устроили в саду, который примыкал к гаремной части парка.

— Борис! — кинулась мать к сыну. — Как ты? Почему так долго не приходил? Я тут измучилась вся, меня никуда не выпускают, будто я наложница повелителя!

— Т-ш, матушка, что ты такое говоришь? — Борис нервно дернулся и заозирался. — Повелитель оказывает тебе гостеприимство!

— Но если я гостья, то почему меня поселили в гареме? Почему я никуда не могу выйти? Почему, чтобы поговорить с сыном мне приходится ждать неделями?

— Мы в Восточных Землях, здесь такие порядки! Женщины живут на женской половине и без разрешения мужчины, под чьим покровительством находятся, не могут никуда выйти.

— Но ты — мой сын! Я нахожусь под твоим покровительством! Прикажи мне поселить меня рядом с собой! Ты женат на дочери повелителя, здесь все обязаны выполнять твои указания!

— Я не могу, — Борис потупился. — Тут все не так, как мы думали. Я женат на дочери повелителя и не она мне, а я ей принадлежу. И не она мои приказы выполняет, а я — её.

— Но, как? — баронесса пораженно посмотрела на сына. — Ты только что сам говорил, что женщина здесь ничего не решает!

— Женщина — да. Но дочь правителя, как оказалось, не просто женщина, — Борис скривился. — Повелитель находит время навещать Мадину, регулярно справляется, довольна ли она, счастлива ли и радует ли ее муж. Один раз Мадина пожаловалась, что я был груб.

Борис затравленно посмотрел на мать:

— Ты не представляешь, что со мной сделали!

— Что? — баронесса в ужасе прижала руки к груди. — Ну, не молчи!