Искра

Горыныч, я соскучилась. Отзовись.

Я смотрела на искры костра, моё сознание раскрылось как огромный цветок, такой же, как цветок кругляшей, только во много раз могущественнее и больше. Я слилась с ним, превратилась в нежные алые лепестки, в золотую пыльцу, которой осыпала, благословляла мироздание.

Горыныч! Мелкая сволочь!

Пространство дрогнуло.

Рд-а-а-а! Рд-а-а!

Рык в голове прозвучал настолько явственно, что я подпрыгнула на месте.

Люблю тебя!

Прошло около часа, как улетели драконы со своими всадниками. Эрвин натаскал веток, раскочегарил костерок посильнее. Он накинул на себя не до конца высохшую рубашку, стесняясь своего голого торса, всё время молча поглядывая на меня. От его взгляда мне становилось теплей, чем от костра. Когда он отворачивался, мои глаза жадно следовали за ним, боясь оторваться и на секунду.

Когда наши взгляды встречались, мои натянутые до боли нити ослабляли натяжение. Я помнила упругость его волос, скользящих сквозь мои пальцы, мягкость и нежность твоих губ, заботливые руки, обнимавшие меня, слегка шершавые ладони. Если бы знал, какой ты притягательный, близкий, родной, необходимый мне сейчас, ты бы не слонялся по берегу в поисках дровишек, а занял своё законное место в центре моего мира, моего сердца и моей души.

— Переживаешь за Добромира?

— Что? — голос Эрвина выбросил из сладких грёз. — Нет.

— А зачем послала Мечислава с мамой за ним?

— Догадайся с трёх раз.

Губы Эрвина разъзжаются в улыбке. Мне весело и грустно одновременно, я не знаю, что сказать, поэтому улыбаюсь в ответ и, не удержавшись, глубоко протяжно вздыхаю. Наши души сближаются, прокладывая дорожку на запутанных путях Вселенной, и улыбка Эрвина угасает.

— Ты спросила, как я повеселился на празднике? Никак. Тот танец с Асанной… я еле вытерпел до конца. Если честно, последнее время мне не по себе, живу, как в тумане, ничего не хочется, даже летаю через силу, потому что надо, из-за команды. Чувство такое, что потерял что-то, но что, не понимаю. У тебя так бывает?

Эрвин говорит, а у меня сердце с ритма сбивается.

— То, что найти не могу? Бывает.

— У тебя глаза грустные, улыбаешься, а внутри, словно печаль застыла. Я прав, в душе ты… плачешь?

Мне трудно дышать, спазм сдавил горло, стараюсь сдержать слёзы, поэтому дышу поверхностно и часто, жду, когда приступ пройдёт, и я смогу говорить.

— Однажды происходят события, которые сбивают тебя с ног, как ураган, и даже не меняют жизнь, а ломают её полностью и бесповоротно. И в той точке невозврата ты оказываешься один, абсолютно один. И никто в целом мире не может помочь тебе. Ты стоишь в пустоте и отчаянии, потеряв все ориентиры. Нет плана, нет дороги, нет понимания, что делать и зачем вообще жить. Есть только маленькая искорка — надежда. Она даёт силы идти, просто идти, двигаться в неизвестном направлении.

— Ты смогла выйти из точки невозврата?

— Да. Сейчас я здесь, в этом прекрасном месте. И мне хорошо… рядом с тобой.

Я поднимаюсь. Эрвин делает шаг, и ещё шаг, и ещё по направлению ко мне, замирает так близко, что я вижу капельку пота, которая катится по его виску. Он нервничает, не решаясь сделать последний шаг и сократить дистанцию.

— Я хотел признаться, но не смог сразу, ты меня опередила. Это какая-то магия, но рядом с тобой мне легче, я вижу смысл, чувствую, что можно быть самим собой, ты поймёшь и не осудишь, — дыхание Эрвина сбивается с ритма. — Можно обнять тебя?

— Обними.

Эрвин бережно закутывает меня в свои руки, моя голова опускается на его плечо. Мы стоим долго, долго, пока тишина и спокойствие не заполняют наши сердца.

— Соня, твоё имя звучит как разговор листвы с ветром, — Эрвин касается моих прядей.

— А твоё, — напоминает мне капель с крыши. Эр-вин, Эр-вин, — пробую слово на вкус, перекатываю на языке, смакую его. — И… капельку мёда на губах.

— Это ты снилась мне ночами. И я... всё время шел к тебе, протягивал руки, беззвучно звал тебя, потому что не знал имени, а ты исчезала. Четыре месяца я жил как в дурмане, потому что не мог приблизиться к тебе.

С этими словами Эрвин наклоняется, медленно приближает своё лицо и дарит самый прекрасный поцелуй в моей жизни. Капля мёда тает у меня на языке, и я замираю, потому что в этот миг всё синхронизируется в идеальном равновесии, ощущение глобальной гармонии мира накрывает с головой, а на горизонте появляется маленькая точка, которую я вижу с закрытыми глазами.

Горыныч, мощно работая крыльями, летел прямиком к нам. Я разорвала объятия и заплакала. От счастья. Мой дракон, который выбрал меня своей истинной наездницей, чувствовал меня на уровне рефлексов, понимал, слышал и любил. Он научил меня безоговорочно доверять ему, потому что не мог ошибиться, когда нёс меня на спине, его всегда вела любовь и забота обо мне. Слёзы не позволяли четко видеть, размывали контур Горыныча, я не могла сдерживаться и зашмыгала носом, когда он приземлился рядом с нами.

Я протянула руку, захотелось почесать за ухом, провести ладонью по серебристой чешуе, которая блестела на солнце. Горыныч шагнул навстречу, наклонив голову, ожидая ласки.

— Стой!

Взволнованный голос Эрвина.

— Не подходи к нему. Ты не знаешь дракона.

У Горыныча долгий рокочущий рык при закрытой пасти. Для тех, кто не знал дракона, это могло означать, что он готовиться к нападению. Эрвин одним прыжком оказался передо мной, закрыв спиной от Горыныча.

— Назад! Пошёл вон! Уйди!

Дракон вытянул шею к Эрвину, скрипнул зубами и рявкнул во всю мощь глотки в лицо Вышневу.

— С-ц-о-на! С-ц-о-на!

Поднял рык до неимоверной высоты.

— Р-р-д-а! Р-р-д-а!

Воздушная струя из пасти дракона — мощный толчок Вселенной, сбивает Эрвина с ног, он валится прямо на меня и роняет, как кеглю. В первое мгновение мне кажется, что Вышнев потерял сознание, я заглядываю ему в лицо, он дышит прерывисто, словно перед смертью хватает воздух ртом, а глаза закрыты.

Горыныч замолкает, явно довольный результатом, вглядывается в наш эффект домино, и, склонив голову к парню, проводит шершавым языком от подбородка до лба. У меня приступ смеха, Эрвин открывает глаза, отталкивает наглую морду дракона, и смотрит на меня снизу вверх.

— Соня, — шепчет. — Я вспомнил.

Над нами грохочут крылья. Гром как смерч пролетает над нами.

— Да! — кричит Добромир. — Да!

Гром ракетой взмывает в небо. На нас падают с высоты Яго и Дюк. Идепиусы что-то орут, размахивая руками, проносятся мимо.

— Что с ними? — Эрвин смотрит, выпучив глаза, — что случилось?

— То же, что с тобой после спуска с Великой Вершины.

— Озеро освободило их от боли?

— Озеро лишь подтолкнуло к осознанию. Они сами освободили себя.

Эпилог

Ледяное озеро смыло все ограничения у первых испытателей — моих друзей, а потом последовал фейерверк знаний других верховенцев. Истина оказалась проста и доступна. Ничего нет извне. Источник внутри каждого из нас. Сила тысячи молний заключена в нашем сознании, в наших мыслях и наших сердцах. Вся надуманная боль, тысячелетиями держащая людей в темноте, растворяется в свете Источника, и никто, кроме нас не властен над нашей свободной волей. За один взмах ресниц многие и многие верховенцы справились с эффектом снижения. Некоторым пришлось идти не так быстро к результату, но пример тех, кто справился, вдохновлял и заставлял вставать на путь свободы.