Искра

— Нет, — спокойно ответила Лэйни. — Здесь есть люди, которые действительно больны. Я могу подождать.

Ее мать открыла рот, чтобы выразить протест, но тут у нее зазвонил телефон, и она занырнула за ним наманикюренной ручкой в роскошную дизайнерскую сумку.

Лэйни выдохнула. Она уже была готова отправиться домой и принять душ.

Ее одежда пахла лошадьми и дымом, сладкий запах люцерны от сена, смешанный с сажей и пеплом. Она даже не расстегнула свою куртку, понимая, что водолазка под ней была грязной и мокрой от пота.

И ей надо было побыть одной.

Ей надо было время, чтобы подумать.

К ним подошла медсестра в розовом костюме с нарисованными леденцами. В одной руке у нее были какие-то бумаги и доска с зажимом для них, и она взглянула на отца Лэйни, который отвлеченно набирал что-то на своем Айфоне, и на ее мать, что болтала по телефону что-то про матч со знаменитостями.

Такие деловые.

Медсестра заколебалась.

Лэйни протянула руку.

— Давайте. Я могу сделать это сама?

— Милая, это должны подписать твои родители, — сказала медсестра.

Лэйни взглянула на отца.

— Пап. Эй. Подпиши.

Не глядя, он протянул руку, продолжая набирать что-то на телефоне.

Просто прекрасно. Это напомнило Лэйни тот день, когда он приперся к Габриэлю и достаточно пренебрежительно пообщался с Майклом.

Лэйни посмотрела на медсестру.

— Прошу извинить нас. Они обычно не ведут себя так, словно им до фонаря.

Ее высказывание привлекло внимание отца.

— Так, смотри. Мне надо было быть в суде сегодня утром.

Лэйни посмотрела на него с притворным удивлением.

— Поверить не могу, что я забыла добавить это в твое расписание.

Ее мамочка смеялась в телефон и придерживала ее за руку.

— О Боже, это невыносимо. Разрешите мне выйти в холл. Тут такая суета.

Лэйни сползла с носилок. О, если бы Саймон был здесь, но нет, отец отправил его в школу.

— Пойдем отсюда, — сказала она. — Ты можешь вернуться в суд, мама вернется к теннису, и я могу пойти обратно в школу.

Ее отец склонился над формой, видимо, пытаясь понять, что именно он подписывает.

— Ты не пойдешь в школу. Врач сказал, чтобы ты оставалась дома и отдохнула, чтобы убедиться, что нет никаких скрытых травм. — Он нарисовал заковыристую подпись внизу формы.

— Но он же сказал, что я в порядке.

— Разговор окончен.

Естественно окончен, как обычно. Лэйни вздохнула.

Ее отец вернул подписанную форму медсестре и посмотрел на Лэйни.

— Я скорректировал расписание. Я останусь с тобой, пока Саймон не вернется домой.

Да, после этого ей должно было резко полегчать. Но что-то не полегчало.

Это выглядело как какая-то обязанность с его стороны.

Она даже не сказала маме до свидания и не высказала ни грамма злости, мамочка просто исчезла где-то в коридоре со своим телефоном, и нигде не было ни намека на ее присутствие.

Может быть, она вообще забыла, зачем изначально приехала в больницу.

Лэйни загрузила себя в отцовский BMW и уставилась в окно.

Она размышляла, в порядке ли Габриэль. Он ведь тоже был в этом огне. И он не получил никакой медицинской помощи.

Он убежал, когда показались огни машин. Это намекало на какую-то вину.

Но его глаза после пожара, в этом взгляде не было никакой вины. Только страх. Печаль. Сожаление, когда он говорил, что кто-то из лошадей оказался в ловушке.

Конюшня была ее святая святых. Она будет оплакивать ее так же, как и лошадей. Габриэль понимал это. Уважал это.

И она знала об этом.

С моим секретом связаны огонь и пожары.

Если бы Лэйни могла позвонить ему. Потребовать ответов.

Но она слишком боялась звонить ему. Она боялась, что правда может оказаться более ужасной, чем все эти гипотетические предположения.

Когда они вернулись домой, ее отец закрылся в своем кабинете, оставив Лэйни в размышлениях о том, зачем он вообще решил остаться с ней дома.

Он пытался поддерживать ее, пока они ехали в машине, рассказывал о том, как они найдут для нее другое место, где можно заниматься верховой ездой, как они перевезут лошадей в другое место, с бетонными стенами, говорил всякие простые вещи, которые должны бы были обнадежить ее, но совсем не выполняли своей функции.

В ванной она разделась, как обычно с закрытыми глазами, потому что ненавидела свое изувеченное обнаженное тело. Но она и не могла видеть его в любом случае, потому что в ее глазах всегда появлялись слезы, и она убегала. Она сконцентрировалась на том, чтобы разделить одежду на две кучи. Оставить или выкинуть на помойку.

Куртка была ужасна. Выкинуть.

Обувь была дорогая, и ее можно было почистить.

Оставить.

Водолазка, оставить.

Носки, оставить.

Брюки-галифе. В помойку.

Затем в ее памяти всплыл тот момент, когда они лежали на поляне в траве, и это воспоминание накрыло ее с головой.

Ты — это не только твои шрамы, Лэйни.

Она задержала дыхание и прижала руки к глазам, позволив себе сотрясаться в слезах и эмоциях, позволив слезам литься потоком по щекам.

Габриэль видел ее. На самом деле видел ее, видел все ее шрамы, все ее несовершенство. Он целовал ее живот, целовал так, что захватывало дух, и говорил правильные слова, и прикасался к ней так, что ее тело было готово отдаться навстречу чувствам, так, что ей хотелось отдать ему свою девственность прямо здесь и сейчас. Она никогда не думала, что у нее вообще могут быть какие-то отношения с парнями.

Но этот момент он был практически идеальным.

И затем все покрылось дымом. В прямом смысле.

Она вздрогнула и протерла глаза. Она все еще стояла посреди ванной, в одном нижнем белье и рыдала.

Все, что она чувствовала — это запах дыма и пота.

Но впервые ей захотелось посмотреть на себя так, как он смотрел на нее. Она хотела рассмотреть, насколько ужасны ее шрамы, как будто они могли измениться с тех пор, когда она в последний раз рассматривала их в зеркале.

Быстро, пока не передумала, она вытерла слезы, открыла глаза и уставилась на свое отражение.