Искры гаснущих жил

Да и сама жена зачастую вела себя с преступной легкомысленностью.

— Отца мы боялись… — Дитар провела по чужому кружеву подушечками пальцев. Жесткое какое, накрахмаленное до хруста. Мисс Оливер не позволит вольности и кружевам. — Его приход был небогатым, но и то малое, что отец получал, он отдавал на благо церкви.

…он появлялся затемно, и Дитар издали слышала тяжелые глухие шаги. Матушка же торопливо откладывала рукоделие, поправляла чепец — вдруг да выбились непослушные пряди, и спешила встречать мужа. Он же входил и, не произнеся ни слова, направлялся на кухню, которая служила и столовой.

Занимал место во главе стола.

Кивал.

И Дитар с сестрами спешили подать ему миску, тарелку, серебряную вилку и нож, которые достались отцу от его отца, несли хлеб, выложенный в корзинке, прикрытый салфеткой, и высокий стакан с ключевой водой.

Мать же подавала ужин.

Наполнив его тарелку, она кивала дочерям, и это означало, что они могут занять свои места.

— Он молился по вечерам, и по утрам, порой и ночью, заставляя нас просыпаться…

…хуже всего зимой. Дом почти не топили, и кровать, в которой Дитар спала с сестрами, остывала быстро. А пол и вовсе был ледяным. Но отец не терпел возражений. Сам он мог стоять на коленях часами, у Дитар же скоро начинали болеть колени, спина, ноги, и она ерзала к величайшему его неудовольствию.

— Дитар, — произносил он глухим голосом, — если ты будешь так себя вести, Дьявол заберет твою душу.

Он и снился Дитар, дьявол в черном облачении пастыря, огненноглазый и с копытами. Он подбирался близко, выдыхая клубы серы.

— Мама умерла, когда мне было пятнадцать…

…простуда. И кашель, который отец требовал лечить молитвой, ведь вера — вот истинное прибежище страждущих. И если не становится легче, то веры мало. Когда начался жар, он все же опомнился и позвал врача. Но было поздно. Матушка сгорела от пневмонии, а за ней ушла и младшая из сестер. Странно, Дита совершенно не помнит ее имени.

— Мне пришлось заняться хозяйством… нет, нам помогали…

Две вдовы, мрачные, тощие богомолихи с красными лицами. Они приходили, чтобы упрекнуть Дитар в недостаточном старании, читали псалмы, готовили скудный ужин, полагая, что днем дети обойдутся молоком и хлебом. Рассчитывали ли на повторное замужество?

Скорее всего.

— И однажды мне все надоело. Я поняла, что или сбегу, или стану как они…

— И вы сбежали?

— Да. Не сама, но… свела случайное знакомство с парнем, который показался мне самым замечательным человеком, которого я только знала. На самом деле знала я не так и много. Он предложил мне выйти замуж, а я согласилась.

Веселый парень, который однажды подмигнул Дите и улыбнулся так, что на душе стало тепло. Она же не удержалась от ответной улыбки. К несчастью, отец заметил и заставил замаливать грех всю ночь. Но в кои-то веки вместо страха перед Богом, Дитар испытала глухое раздражение. Неужели Он, Всемогущий, и вправду столь мелочен, что обидится на улыбку?

Потом была случайная встреча.

И разговор… и еще один… тайные свидания… и упоминание о свадьбе… сборы… узелок с нижним бельем. А платья свои Дитар оставила сестрам, уверенная, что купит себе иные, нарядные.

Ночной побег.

И придорожная гостиница, где Тайвин попросил номер для молодоженов. Он и кольца купил, и Дитар то и дело вытягивала руку, любовалась…

— Мое счастье продлилось две недели.

Вспоминать до сих пор горько.

— Мы прибыли в город…

…пригород. Шум. Сутолока. Дитар показалось, что она вдруг перенеслась в тот, грешный Вавилон, о котором любил рассказывать отец. Дым и грязь. Желтоватый туман, который вытянулся вдоль реки. И тонкие башни заводских труб.

Неприметное заведение и его хозяйка, необъятной толщины женщина в грязном буром платье.

— Вот, Милли, — сказал Тайвин, подталкивая Дитар. — Хороша?

И Милли осклабилась…

— Оказалось, что… у него работа такая была, находить доверчивых дурочек… красивых дурочек, а я была красива, пусть сейчас в это и слабо верится. Тайвин женился и привозил жен к сводне… это…

— Я знаю, кто это, — неожиданно жестким тоном произнесла Кэри. — Не спрашивайте, откуда, но… эти женщины заслуживают смерти.

Она побледнела и отвернулась.

Маленькие тайны?

Или большие, из тех, к которым не следует стремиться.

— Вас продали? Мой брат иногда покупал себе женщин.

— Многие мужчины покупают.

— Но вряд ли затем, чтобы убить. Простите.

Убить?

О смерти Дитар и вправду думала, о загубленной душе, о том, что прав оказался отец, предупреждая об ужасах внешнего мира, о собственной судьбе, несомненно, ужасной…

— Меня лишь продали.

Аукцион в подвале. И постамент, на который Милли выталкивает девушек, одну за другой… не страх — ужас. Негнущиеся колени и холодный пот по спине. Жалкая попытка прикрыть наготу. Свист и хохот. Отчаяние… горечь предательства, ведь до сих пор на пальце Дитар осталось то колечко…

— Но мне повезло, меня купил… приличный человек.

По выражению лица Кэри очевидно, что приличным людям несвойственно появляться в подобных местах. А ведь он и вправду был неплох, немолодой, лысоватый, но при том уютно спокойный…

— И не на ночь. Он выплатил Молли полную цену. А меня привез в дом… нет, не в этот. Тот был поскромней…

…окна его выходили на канал с мутной застоявшейся водой. По весне на крыше орали коты, а осенью воду покрывал толстый ковер листьев.

— Вы… не пытались…

— Сбежать? Куда мне бежать? Вернуться к отцу и всю жизнь замаливать грехи? — Дитар поерзала, все-таки она устала, пусть и не делала ничего. А судя по часам, вскоре в комнату войдет мисс Оливер со своим серебряным подносом, прикрытым кружевной салфеткой. На подносе будет стоять высокий стакан с травяным отваром…

— Но я попыталась изменить жизнь после смерти Патрика…

…два года тишины, покоя и редких визитов человека, к которому Дитар не просто привыкла, но, пожалуй, полюбила. В благодарность за тишину и покой, за долгие разговоры у камина, за книги и учителей, за то почти отеческое внимание к ее судьбе, которого не оказывал никто. И в день, когда Патрика хоронили, Дитар плакала по-настоящему…

…а вдова, сухая измученная ревностью женщина, в тот же день появилась на пороге дома Дитар и велела убираться прочь. Она пришла не одна, но с полисменами, потрясая бумагой, из которой явствовало, что дом Дитар заняла незаконно…

— И нашла работу. В мастерской, где делали стеклянные глаза.

— Что?

— Глаза, — повторила Дитар. — Стеклянные. Могу сказать, что они пользовались спросом. У мистера Майнца дела шли очень даже неплохо. Мне поручили глаза расписывать. Тонкая работа, но к тому времени я уже умела обращаться с кистью и красками… о, это было престранное время и, пожалуй, мне нравилось все, кроме зарплаты. Она была крошечной, а половина уходила на оплату комнаты. Я снимала ее у одной старухи, глухой и вечно раздраженной. Она страдала бессонницей и всю ночь ходила по квартире, стучала тростью и хлопала дверями. Мне казалось, что она делает это нарочно, потому что я молода, а она нет…