Искры на воде (сборник)

36

Вот так и прошла Гражданская война мимо деревни. Не разозлила, не сделала врагами камышлеевцев. Наступала весна двадцатого года, пришла новая жизнь. А деревне было уже больше двадцати лет. Тогда, в двадцатом, когда ещё продолжалась Гражданская война, сельчане верили, что в будущем станет только лучше. Никто ещё не знал и не догадывался, что уже через семь лет деревня одной из первой в Тайшетской волости, после Конторки, станет колхозом. Даже и мыслей не было, что через десять лет кучка активистов, понукаемая властями, начнёт раскулачивание соседей. Часть из активистов будет принимать решения и выполнять план по раскулачиванию, другие после собрания будут предупреждать своих соседей о беде. Раскулачивали из-за хорошего дома, который после освобождения тут же занимали активисты. Из-за хорошей коровы, не беря во внимание, что в семье много детей. И стала деревня разъезжаться. Раскулаченные уезжали в Тайшет, Суетиху, Юрты, бросая всё, что нельзя было забрать. Большой план был спущен активистам, много домов осталось брошенными. Рабочих рук лишились колхозники. Хорошо, хватило ума не пролить кровь односельчан.

А план по производству сельхозпродуктов никто не уменьшал. И уже в конце тридцатых выбранные люди опять поехали вербовать на жительство в Сибирь крестьян из Центральной России, где сполна познали голод. И снова в тридцать девятом году приехало много поселенцев в Камышлеевку. Заселили их в брошенные дома, заставили вступить в колхоз. И снова люди радовались, что хоть здесь наелись хлеба досыта, вкус которого они уже и забыли в родных краях. Хотя и не было помощи, как первым переселенцам, но многие удержались, остались, потом прижились и не желали места лучшего. Несмотря на все невзгоды, на все беды, в деревне остались доброжелательные отношения среди жителей до самого конца. До тех пор, пока разными экспериментами над деревней не выжили всех жителей с обихоженной земли.

В семидесяти километрах от Тайшета, в южном направлении, есть на дороге место, обозначенное знаками «д. Камышлеевка» начало и «д. Ка- мышлеевка» конец. Все дома: и те, что были построены самыми первыми поселенцами и возведённые в последующие годы, развезли по округе. Теперь ничто не напоминает о прошлом, кроме некоторых развалин и черёмух, посаженных некогда возле домов. Только в самом начале деревни, откуда она пошла, стоят три дома как укор, напоминающий, что не так давно здесь было около восьмидесяти дворов и счастливо жило более четырёхсот человек. Не радуют взгляд изъеденные мелкими оврагами и заросшие молодыми соснами да осинами поля за речкой, которые когда-то пришлось раскорчёвывать до кровавых мозолей. Осталась жива берёзовая роща, только постарела, сникла. И никто не подрубает уже деревья, чтобы набрать соку по весне. Высохли и упали тополя, украшавшие улицу напротив мыльниковской усадьбы.

Иногда встретятся бывшие односельчане в городе на рынке, вспомнят прошлое, да разойдутся. Немного их уже и осталось.

Братья Роман

А нужно ли искать свою дорогу?

А стоит ли позвать с собой друзей?

Пролог

Хлёсткий выстрел разорвал тишину притихшего осеннего леса. Пожелтевшие берёзы вдруг заволновались, зашелестели, зашумели, размахивая космами. На раскрасневшейся осине мелко задрожали листочки, словно испуганные резким звуком. Ворковала небольшая речушка, выныривая из-за крупных валунов и опираясь на небольшую песчаную косу, а потом пряталась в камнях и весело ворчала. На другом берегу речки высокая перезрелая трава склонила голову к воде. Речные струи цепляли её за макушку, тянули в воду и отпускали. Трава сердито дёргалась, но опять скрывалась под водой.

На песчаной косе лицом вниз лежал без движения человек. Ветерок слегка шевелил его разлохмаченные волосы и ветхую одежонку. Рядом едва дымился небольшой костерок, на котором стоял закопчённый котелок, неподалёку валялись лопата, лоток для промывки песка и тощая котомка.

Через некоторое время на речную косу, озираясь, вышел рослый человек, одетый в самошитые одежды местной народности — карагасов [2] . Суконный халат, вышитый по верху и низу орнаментом, запахнут и перехвачен широким поясом, на котором висели небольшие мешочки. Голова покрыта платком, завязанным на затылке, в руках приготовленное к выстрелу ружьё. Внешне человек был похож на карагаса, только любой опытный таёжник определил бы в нём не слишком умелого в тайге человека, а значит, это был не карагас. Да карагасы и не ходят с ружьями, они охотятся с луками. И походка у человека была нетаёжная: широкая, тяжёлая, хотя и крадущаяся, шаг длинный, неосторожный. А самое главное, не станет карагас стрелять в людей, не приучены они к такому делу. Всё отдаст: оленей отдаст, собак отдаст, но стрелять в человека не станет.

2

Карагасы — так в начале тридцатых годов XX века называли тофалар. Тофалары — народ, проживающий в предгорьях Восточных Саян, в Нижнеудинском районе Иркутской области.

Странник, поглядывая в сторону леса, подошёл к лежащему на песке человеку, тронул его дулом ружья, перевернул ногой и стал вытряхивать из котомки вещи. Потом, не найдя ничего, принялся обшаривать убитого. Достал какую-то тряпочку, разложил на ладони содержимое, улыбнулся, спрятал добычу в мешочек на поясе и быстро скрылся в лесу.

— Недоброе дело сделал он, ох, недоброе, — сказал Евсей Цыганков брату Родиону.

— Может, догнать его и того? — спросил брат.

— Нехристь, — сказал Евсей. — Кому чужая кровь добро приносила? А догнать его стоит и присмотреться надо, кто это, а то ещё и доведётся встренуться. Ты давай его догони, разгляди издалека, но сам не показывайся. Может, узнаешь кого. Людей здесь немного, чужие не шляются.

— Я спехом.

— Родька, я сказал: не показывайся на глаза.

Родион кивнул и растворился в лесу, словно его и не было.

Братья Цыганковы понемногу промышляли золото. Уходили с ранней весны на промысел в верховья Бирюсы, где золото буквально валялось под ногами. Поначалу приходилось искать металл наугад на небольших речушках, притоках Бирюсы, но со временем удалось свести дружбу с карагасами, тем были известны хорошие золотоносные места, про которые они рассказывали братьям за искреннюю дружбу и за стоящие подарки. Поначалу младший, Родька, стал мыть золото как ошалелый, глаза у него сверкали от неуемной жадности, но рассудительный старший, Евсей, быстро погасил тот огонёк. Сначала врезал посохом вдоль спины, а потом медленно и доходчиво объяснил, что золото — это лишь металл, за который дают хорошие деньги, как и за соболей и за другие товары.

Прошло немного времени, и Родион вылечился от этой болезни. Несколько раз они с братом находили убитых одиноких старателей, которых самим приходилось хоронить, тогда и понял младший брат, что прав Евсей, не стоит человеческая жизнь этих жёлтых комочков.

С тех пор не стал Родька надрываться в работе, с уважением смотрел на брата, перенимая спокойный хозяйский подход к делу. И вместе они за лето намывали металла достаточно, чтобы пережить холода в своей деревушке из десятка домов, спрятавшейся в тальниках вдоль небольшой речки — и не больше. Никогда не хвалились ни перед кем золотом и не транжирили деньги на потеху людям. Просто жили, стараясь не отличаться от других, хотя и не бедствовали. Бывало, что и соседей выручали копейкой, когда надо было, но не в долг, а за отработку. Когда приходила пора сенокоса, а братьев не было дома, деревенские мужики, Еремей Трухин, Иван и Семён Никитины, Маркел Дронов и другие, заготавливали сено на себя и на Цыганковых, так как знали, что обижены не будут. Хмельное братья не жаловали, хотя в праздники и принимали для порядка, но это было в меру и без продолжения.

Когда брат вернулся, Евсей уже наполовину выкопал могилу. Место выбрал на берегу, куда не доставала вода, рядом с небольшим кедром.

— Я узнал его, того душегубца, — сказал Родька. — Это Чирей, мы его в Благодатской видели, он там гулеванил возле реки.

Евсей кивнул на слова брата и промолчал. Родька подменил его, быстро докопал яму, помог дотащить мертвеца до места. Аккуратно положили тело на еловый лапник, туда же расположили все вещи убитого, прикрыли ещё лапником.

— Будешь читать молитву? — спросил Родька Евсея.

— Конечно, буду, чай, крещёный был человек, крестик имеется.

Евсей медленно стал читать молитву. Затем Родька закопал покойника и принёс с реки большой валун, положив его вместо креста.

К вечеру они спустились к Бирюсе, где и устроились на ночлег. Костёр развели под крутым берегом напротив высокой скалы, чтобы не быть на виду. Раз народ пошаливает, то не стоит сидеть в отсветах пламени. Поужинали ещё засветло, попили чаю, настоянного на травах, приготовили лапник для постели. От земли даже летом в тёплую погоду натягивает холод, а уж осенью тем более. Но на толстой постели из еловых лап, да ещё у костра, можно спокойно спать, не боясь простудиться.

Евсей долго молчал, потом вдруг заговорил, вспомнив убийцу:

— Гляди-ка, чем промышляет? Бога совсем не боится. Надо держаться от него подальше.

— И чего? Вот он и будет ходить да злодействовать? Может, как-то остановить его? — спросил Родион.

— Он своё найдёт, Бог знает, как наказать убивца, а ты не смей, не бери грех на душу. — Евсей строго посмотрел на брата.

— Да я ничего, мне какое дело?

— Другое дело, если борониться от него будешь, дак и то не нужно до смерти убивать. Разве что при нужде большой. О чём мы говорим, прости меня, Господи. Человека сгубить, словно курёнку голову отсечь. Нет, Родька, обходи такой грех подальше, потом всё спросится.