Искупление Христофора Колумба
Шрифт:
– Они смогли сделать только одно изменение, – сказала Тагири, – потому что они направили послание. Но что если мы направим посланца?
– Пошлем человека?
– Путем тщательного изучения мы установили, какой техникой воспользовались Вмешавшиеся. Они направили послание не из своего времени, потому что, как только они начали бы передавать его, они уничтожили бы себя и сам прибор, передававший послание. Вместо этого они направили в прошлое предмет, голографический проектор, в котором содержалось все их послание. Они точно знали, где поместить его и когда включить. Мы нашли этот аппарат. Он сработал превосходно, а затем выделил кислоты, разрушившие все схемы и соединения, а потом, спустя примерно час, когда никого не было поблизости, импульс высокотемпературной
– Вы нам ничего об этом не рассказывали! – воскликнул Кемаль.
– Бригада, работающая над созданием машины времени, знала об этом уже некоторое время, – ответила Тагири. – Они скоро опубликуют отчет об этом. Важно следующее: они не просто направили послание, они направили предмет. Этого было достаточно, чтобы изменить историю, но недостаточно для того, чтобы изменить ее в лучшую сторону. Нам нужно направить в прошлое посланца, который сможет действовать сообразно обстановке, который сможет не просто сделать одно изменение, но вносить затем и новые. Таким образом, мы сможем не только предотвратить развитие человечества по гибельному для него пути, мы сможем обдуманно, тщательно подготовить новый путь, благодаря которому дальнейшая история станет несравненно лучше. Считайте нас врачами, лечащими прошлое. Недостаточно сделать больному инъекцию, дать одну таблетку. Мы должны наблюдать и лечить больного в течение длительного времени, приспосабливая лечение к ходу болезни.
– Значит, вы хотите послать в прошлое человека? – спросил Кемаль.
– Одного или нескольких, – ответила Тагири. – Один человек может заболеть, с ним может случиться какое-то несчастье или его просто убьют. Посылая нескольких человек, мы создаем определенный запас надежности.
– Тогда одним из них должен быть я, – заявил Кемаль.
– Что?! – вскричал Хасан. – Вы, который считает, что мы вообще не должны вмешиваться!
– Я никогда этого не утверждал, – возразил Кемаль. – Я только говорил, что глупо вмешиваться, если у нас нет способа контролировать последствия. Если вы действительно пошлете в прошлое группу людей, я хочу быть одним из них. Так я смогу убедиться, что все идет нормально, что это стоило сделать.
– Мне кажется, у вас несколько преувеличенное представление о своих способностях давать оценку, – сердито заметил Хасан.
– Вы совершенно правы, – согласился Кемаль. – Но тем не менее я поступлю именно так.
– Если кто-то вообще отправится в прошлое, – заметила Тагири. – Нам нужно более тщательно ознакомиться со сценарием Хунакпу и получить дополнительные доказательства. Затем, независимо от результатов, мы должны продумать, какие именно изменения вносить. Тем временем наши ученые будут продолжать работать над машиной времени, но уже с большей уверенностью, поскольку мы уже убедились в возможности перемещения физического объекта в прошлое. Когда все эти проекты будут закончены, когда мы получим возможность перемещаться в прошлое, когда мы будем точно знать, что именно мы собираемся сделать, и когда мы будем точно знать, как мы намерены сделать это, – тогда мы опубликуем наш отчет и решение, претворять ли этот проект в жизнь. Таким образом, мы ознакомим с нашими выводами всех желающих.
Колумб вернулся домой холодным вечером, когда уже стемнело, уставший до боли в суставах не от ходьбы, поскольку идти было не так уж далеко, а от бесконечных вопросов, ответов и споров. Были моменты, когда он с трудом удерживался от того, чтобы не сказать: “Отец Талавера, я сказал вам все, что знаю. У меня нет больше ответов. Составляйте ваш отчет”. Но, как и предупреждали его францисканские монахи в монастыре Ла Рабида, это означало бы крушение всех его надежд. Отчет Талаверы будет подробным и разгромным, и в нем не останется ни одной щелочки, сквозь которую он мог бы проскользнуть с судами, экипажами и припасами для путешествия.
Были даже мгновения, когда Колумбу хотелось вцепиться
в этого терпеливого, методичного, умного священника и сказать: “Да неужели вы не понимаете, что я прекрасно знаю, сколь безумной вам кажется вся эта затея? Но сам Господь сказал мне, что я должен отправиться на Запад, чтобы добраться до великих царств Востока. Значит, мои доводы должны быть истинны, не потому что у меня есть доказательства, а потому что так сказал Господь!"Конечно, он ни разу не поддался подобному искушению. Хотя Колумб и надеялся, что, если его обвинят в ереси. Бог вмешается и не позволит священникам сжечь его на костре, он не хотел подвергать Его такому испытанию. В конце концов. Бог ведь приказал ему никому не рассказывать о своем повелении и, значит, вряд ли он может рассчитывать на чудесное избавление от сожжения, на которое он сам обрек бы себя своим нетерпением.
Так шли дни, недели и месяцы, и порой ему казалось, что путь, который еще предстояло пройти, займет, по меньшей мере, столько же дней, недель и месяцев – почему бы и не лет? – прежде чем Талавера, наконец, скажет: “Колумб, видимо, знает больше, чем говорит, но мы должны составить наш отчет и покончить с этим делом”. Сколько же еще лет? Колумбу не хотелось даже и думать об этом. Неужели мне придется ждать так же долго, как Моисею? Неужели я получу разрешение отправиться в плавание, когда буду настолько стар, что смогу только стоять на берегу и следить, как уплывают корабли? Неужели я никогда сам не ступлю на землю обетованную?
Не успел он дотронуться до двери, как она распахнулась, и Беатриса, уже заметно раздавшаяся в талии, заключила его в свои объятия.
– Ты что, с ума сошла? – воскликнул Колумб. – Мало ли кто мог прийти? А ты открыла дверь, даже не спросив, кто там.
– Но это же был ты, не так ли? – сказала она, целуя его.
Он протянул руку назад, закрыл дверь, а затем высвободился из ее объятий, чтобы задвинуть засов.
– Ты подрываешь свою репутацию, позволяя всей улице видеть, что ждешь мессы в моем доме и встречаешь у порога с поцелуями.
– А ты думаешь, что вся улица еще не знает? Даже двухлетним детям уже известно, что в чреве Беатрисы растет ребенок Кристобаля.
– Тогда позволь мне жениться на тебе, Беатриса, – сказал он.
– Ты говоришь это, Кристобаль, только потому, что знаешь, что я отвечу отказом.
Он стал возражать, но в глубине души знал, что она права. Он обещал Фелипе, что Диего будет его единственным наследником и поэтому он не мог жениться на Беатрисе и узаконить тем самым их ребенка. У Беатрисы, к тому же, были свои доводы, которыми она всегда пользовалась, и их трудно было опровергнуть.
Она и сейчас повторила их:
– Тебе нельзя быть обремененным женой и ребенком, когда весной двор переедет в Саламанку. Кроме того, сейчас ты появляешься при дворе как сеньор, который в Португалии общался с дворянами и королевскими особами. Твоя жена была женщиной благородного происхождения. Но стоит тебе жениться на мне, и кем ты станешь? Мужем двоюродной сестры генуэзского купца. Это не сделает тебя сеньором. Да и маркиза де Мойя не относилась бы к тебе, как сейчас.
Ax да, его другая “сердечная привязанность”, маркиза, близкая подруга королевы Изабеллы. Тщетно пытался он объяснить Беатрисе, что Изабелла настолько благочестива, что не потерпела бы и намека на то, что Колумб ухаживает за ее подругой. Беатриса, однако, была убеждена, что Колумб регулярно спит с ней; она старательно притворялась, что это ее нисколько не волнует.
– Маркиза де Мойя – мой друг и помогает мне, потому что королева к ней прислушивается, а кроме того, она верит в успех моего предприятия, – сказал Колумб. – Но единственное, что мне в ней нравится, это ее имя.
– Де Мойя? – поддразнила Беатриса.
– Нет, имя, данное ей при крещении, – сказал Колумб. – Беатриса, как и у тебя. Когда я слышу это имя, меня переполняет чувство любви, но только к тебе. – Он положил руку ей на живот. – Прости, что возложил на тебя такое бремя.
– Твое дитя – вовсе не бремя для меня, Кристобаль.