Искупление вины

Последние полгода обер-лейтенанта преследовали откровенные неудачи. Из шести групп, отправленных за линию фронта, в эфир вышли лишь две, с опозданием на целую неделю. У командования были весьма серьезные опасения полагать, что заброшенные группы работают под контролем «СМЕРШа». Остальные четыре группы или просто разбежались, как это нередко случается с русскими, или были арестованы советской контрразведкой.

Это был серьезный провал, и Голощекин рассчитывал исправить пошатнувшееся доверие хорошо подготовленным отрядом.

– Еще раз напоминаю, старший в вашей группе – Филин. – Он посмотрел на Аверьянова и добавил: – С него и будет весь спрос… Итак, вы десантируетесь в районе Бабаева. Закапываете парашюты, прячете рацию и идете к железнодорожной станции. Толпой ходить не нужно! Следует разбиться на две группы. Время военное, и большая группа может вызвать подозрение. Встречаетесь на почте со связником, а затем он вам помогает на первое время устроиться в Вологде. Вам там следует осмотреться и подыскать себе частную квартиру или дом где-нибудь на окраине. Предложений сейчас предостаточно, город за последний год вымер едва ли не наполовину. Но в этом вопросе следует проявить осторожность и предусмотрительность, помните, за вами, вольно или невольно, наблюдают десятки глаз. Вы должны вести себя естественно и непринужденно и выглядеть так же, как и остальные фронтовики. Во время проверок держитесь наработанной легенды – командировочные, приехали в Вологду, чтобы получить обмундирование и фураж для своей части. Ваши документы и командировочные предписания подозрения не вызовут, они подлинные! Так что Бог вам в помощь и… удачи! Потому что без нее тоже никак нельзя. А теперь отдохните немного, приведите все свои дела в порядок, для этого у вас есть полтора часа. Собираемся здесь пятнадцать минут второго и выходим!

Агенты дружно поднялись и зашагали к двери. Тарасюк слегка попридержал Аверьянова, выходившего предпоследним, за плечо, и, стиснув зубы, прошипел:

– Мы с тобой еще недоговорили…

– Как-нибудь в следующий раз, – дернул плечом Михаил, заставив Тарасюка расцепить пальцы.

Стрелка часов, висевших на стене учебного класса, дрогнула и застыла на полвторого ночи. Голощекин опаздывал на пятнадцать минут, прежде подобной небрежности за ним не наблюдалось. Может, пошло что-то не так?

Город спал глубоко и тихо, как это бывает только в стылую зимнюю пору. Окутанный в белые толстые снежные покрывала на берегу реки Великой дремал Псковский кром. Толстые серые стены кремля едва просматривались в темноте и выглядели мрачными. Дул пронизывающий северный ветер, мороз хватал за горло, заставлял укутываться поплотнее, не давал дышать.

В казармах похрапывали. Только у тумбочки с унылым видом простаивал дневальный.

Аверьянов, стараясь не показывать своего гнетущего настроения, выкуривал уже вторую папиросу – естественная реакция на предстоящую командировку. Спокоен был только кареглазый башкир Падышев, напевавший что-то свое себе под нос.

Дверь вдруг широко распахнулась, и в комнату в застегнутой наглухо шинели вошел обер-лейтенант Голощекин.

– Выходим! Машина во дворе.

Волнение разом куда-то улетучилось. На душе как-то сразу полегчало. Наступила пора действовать. Похватав вещмешки и сумки с парашютами, все заторопились к выходу.

Во дворе стоял грузовик с крытым кузовом. Свет от включенных фар падал на дорогу и выпячивал скользкие неровности. У распахнутой двери, втянув голову в плечи, топтался водитель – лютая стужа пробрала и его.

– Сюда! – крикнул он вышедшим агентам.

Покидав парашюты и вещмешки в глубину кузова, диверсанты торопливо забрались по металлической шатающейся лестнице вовнутрь. Чуть помедлив и перекрестившись на куполок церквушки, озоровато проглядывающей между двумя старинными зданиями, обер-лейтенант Голощекин устроился рядом с водительским местом и махнул рукой:

– С Богом!

Спасаясь от ветра с колючим снегом, водитель вскочил проворно в кабину и надавил на газ. Машина, громко заурчав, стала набирать обороты, потревожив установившуюся тишину рокотом двигателя. Осторожно, нащупывая в темноте дорогу светом фар, грузовик, едва не задевая каменную кладку, протиснулся через узкий проем ворот и выехал со двора. Часовой, дежуривший снаружи, привычно вскинул ладонь к виску и проводил отъезжающий автомобиль долгим взглядом.

Грузовик лихо мчался по безлюдной улице, в свете фар ураганом проносился потревоженный снег, напоминая о зиме, пока еще не собиравшейся сдавать свои позиции. Город словно вымер, темные окна напоминали амбразуры. Лишь патрули, неподкупные хранители комендантского часа, иной раз встречались на пути, провожая подозрительными взглядами проезжающую машину.

У Поганкиных палат грузовик вынужден был остановиться – на дорогу, оглушительно тарахтя, выехал мотоцикл с коляской, и дюжий фельдфебель, сидевший за рулем, нетерпеливо махнул рукой, требуя подчинения. Голощекин не торопился покидать кабину, терпеливо дожидался, когда фельдфебель сойдет с мотоцикла и приблизится.

– Фельдфебель Штольц, военная комендатура, – представился мотоциклист.

Зимняя шинель на нем была застегнута до самого горла на все пуговицы. Теплый шерстяной шарф, нарушая устав, был замотан вокруг горла.

Вытащив из кармана удостоверение, обер-лейтенант произнес:

– Военная контрразведка.

Внимательно прочитав документ, фельдфебель отступил в сторону:

– Счастливой дороги, господин обер-лейтенант!

– Это как раз то, что нам сегодня необходимо, – ответил Голощекин и, повернувшись к водителю, добавил: – Поехали!

Машина, подмяв широкими колесами свежевыпавший снег, свернула в переулок и, щупая впереди себя ближним светом заснеженное пространство, заколесила на аэродром.

Уже на выезде из города путь автомобилю преградил шлагбаум, у которого, зябко поеживаясь, несли вахту два солдата вермахта. Один из них, высокий, с карабином за плечами, был дежурным КПП, одет в трофейный полушубок, на голове подшлемник с каской, на другом была шерстяная шинель большого размера, из-под ворота выглядывала синяя вязаная куртка, на голове платок-капюшон, выполнявший роль подшлемника, на ногах зимние сапоги из войлока и на деревянной подошве, прошитые для крепости кожей.

Дежурный махнул ладонью, спрятанной в толстую вязаную перчатку, призывая грузовик остановиться. Водитель нажал на тормоз. Машину слегка занесло на льду, припорошенном легким снегом. Заехав правым колесом в небольшой сугроб, грузовик встал.

Солдат, выглядевший несуразным в неуклюжих громоздких зимних сапогах, неспешно зашагал к грузовику, втаптывая широкими буковыми подошвами снег.

– Дежурный контрольно-пропускного пункта капрал Штейнмаркт, – представился он. – У вас имеется разрешение на выезд, господин обер-лейтенант?

– Разумеется. – Приоткрыв дверь, Голощекин показал пропуск на право проезда по всем военно-автомобильным дорогам без предъявления документов для проверки.

Капрал козырнул и отошел в сторону, давая машине возможность следовать дальше. В его размеренных движениях не было ни намека на чинопочитание, «тяжелыми» погонами его тоже не удивишь, за время службы он насмотрелся на всякие. Судя по строгим глазам, немало повидавшим, и по полушубку, что был на его плечах, капрал совсем недавно вернулся с Восточного фронта. Не иначе, как пребывал на переформировании.