Искушение искушенных

Кастельно и дю Люду удалось без всякого труда убедить семейство д'Антраг последовать за ними в полном составе. Ни от кого не ускользнуло, какое впечатления произвела Генриетта на короля, а все Антраги питали страсть к интригам и изнывали вдали от двора, откуда они были изгнаны за постоянное участие во всевозможных заговорах. Сейчас им представлялся великолепный случай возвыситься и разбогатеть.

– Сестрица, вы можете стать королевой Франции! – сказал граф Овернский Генриетте. – Не упустите свой шанс!

Девушка пожала плечами и одарила сводного брата ослепительной улыбкой.

– Вы принимаете меня за дурочку, Шарль? Король очень скоро поймет, что в сорок шесть лет мужчине приходится дорого платить за любовь двадцатилетней женщины…

В тот же вечер семья устремилась вослед королевскому кортежу. Антраги играли наверняка, и вскоре Генрих уже был у ног Генриетты.

– Сердце мое, неужели вас совсем не трогает моя любовь? Я делаю все, чтобы понравиться вам, но вы словно избегаете меня.

Генриетта потупилась с великолепно разыгранным смущением. В глубине души она наслаждалась: ее безмерная гордость была удовлетворена – сам король Франции молил ее о любви.

– Если бы речь шла только о моем желании понравиться вам, сир, вы ни в чем не смогли бы упрекнуть меня. Но я должна заботиться о своей репутации, как подобает любой девушке благородного происхождения. У меня очень строгие родители, разве вы не заметили?

– Еще бы не заметить! Вот уже две недели мы путешествуем вместе, но мне ни разу не удалось увидеться с вами наедине. Всегда откуда-то возникает ваш отец или ваш брат, а если не они, то ваша матушка. Но вы сами, мадемуазель… Неужели ваше сердце столь бесчувственно? Разве вам неизвестно, как вы мне дороги?

Генриетта улыбнулась с наигранным простодушием, за которым скрывалась бездна коварства.

– Вам нужно убедить моих родных, сир. Они опасаются, что ваше величество хочет посягнуть на нашу честь.

– О мадемуазель! – вскричал оскорбленный король. – Моя любовь к вам такова, что даже тени подобного подозрения не должно возникнуть!

Генриетта не успела ответить – за ее спиной вдруг раздался язвительный голос.

– Если вы дорожите честью моей сестры, сир, то зачем же ведете с ней эти тайные беседы? Она принадлежит к достаточно знатной семье, так что вы можете появиться в ее обществе открыто.

Граф Овернский с высокомерной и злой усмешкой выступил из-за дерева. Он положил руку на эфес шпаги, и король счел подобную дерзость непростительной.

– Насколько мне известно, вас никто сюда не звал, сударь! – произнес он с надменностью, ничуть не уступавшей высокомерию молодого человека. – И я не вижу, чем могла задеть вас моя беседа с вашей сестрой.

– Зато я вижу, сир! Я не предполагал, что вы пригласили нас в свою свиту лишь для того, чтобы тайком говорить Генриетте о своей любви. На что вы надеетесь, и неужели вы не понимаете, что речь идет о безупречной репутации юной девушки? Она не из тех, кого соблазняют, чтобы сразу же бросить и обречь на вечные слезы.

Взбешенный Генрих надел шляпу и пожал плечами.

– Прекрасно, сударь! Поскольку вы позволяете себе подобный тон, я глубоко сожалею о своем приглашении. Поверьте, я никогда не попросил бы вас покинуть Мальзерб, если бы знал, какой урон это наносит вашей чести. Вы можете вернуться домой и там ограждать свою сестру от столь опасных разговоров. Мадемуазель, примите мои извинения!

Холодно поклонившись, король зашагал прочь, а Генриетта застыла от изумления. Однако эту девушку было нелегко обезоружить – гнев ее немедленно обратился против брата.

– Вы сошли с ума, Шарль. Вот чего вы добились своей гордостью! Нас отсылают в Мальзерб… Зачем вы вмешались в наш разговор и как посмели проявить такую грубость?! Разве вы забыли, что он король?

Шарль Овернский, нахмурившись, проводил взглядом Беарнца, а затем передернул плечами.

– Я ненавижу этого человека! Но, возможно, вы правы, сестрица, и я слегка перегнул палку. Что же вы хотите, кровь Валуа…

Генриетта раздраженно оборвала его:

– Оставьте в покое кровь Валуа или заставьте ее умолкнуть, если хотите, чтобы я стала королевой Франции! Теперь по вашей милости все нужно начинать заново! Распорядитесь уложить наши вещи и известите матушку. А теперь оставьте меня – я должна подумать…

Первой мыслью Генриетты было немедленно повидаться с королем и помириться с ним, но она слышала, что в гневе Генрих бывает невероятно упрям. Поэтому ей показалось лучшим выходом удалиться без единого слова, сохраняя достоинство. Однако возвращаться в Мальзерб она не собиралась. Когда король направился в Шатонёф, Генриетта вместе с матерью поехала в Париж, чтобы там спокойно дождаться возвращения монарха.

Это произошло довольно скоро: в конце июля Генрих IV совершил торжественный въезд в свою добрую столицу. Не желая останавливаться в Лувре, с которым было связано столько горестных воспоминаний, король избрал в качестве резиденции дворец Гонди, где обычно уединялся в моменты уныния и временного упадка сил. Генриетта не полагалась на волю случая; ей было известно об этой королевской причуде, поэтому она поселилась в Лионском дворце… расположенном напротив. В первый же вечер король узнал, кто живет на другой стороне улицы, а на следующий день увидел, как Генриетта в сопровождении матери отправилась слушать мессу. Она была красива, как никогда, в платье из белого атласа, расшитого золотой нитью, и в целомудренной вуали, накинутой на золотистые волосы. Этого оказалось достаточно, чтобы в сердце пылкого Беарнца вновь вспыхнула любовь, которую он уже считал угасшей. Генрих IV изнемогал от страсти. В тот же день он послал девушке великолепное алмазное колье, присовокупив к нему пламенное послание.

Генриетта сохранила записочку, но алмазы приказала вернуть королю со словами, что ей дорога только его любовь. Затем, словно бы устыдившись признания, невольно сорвавшегося с ее непорочных уст, стремительно покинула Париж и укрылась вместе с матерью за средневековыми стенами крепости Маркусси.

Совершенно обезумевший Генрих вскочил на коня и помчался к своей красавице. С таким пылким влюбленным можно было делать все, что угодно, и Генриетта решила рискнуть.

– Нет, сир, умоляю вас… Вы должны забыть обо мне. Вам не следует со мной видеться. Это колье… каким тяжким оскорблением стало оно для меня!

Король, преклонив колено, схватил руку девушки и запечатлел на ней страстный поцелуй.

– Прошу вас простить меня! Я всего лишь хотел доставить вам удовольствие, у меня и в мыслях не было оскорбить вас, мой ангел! Я люблю вас, люблю так, что совсем потерял голову. В подобные минуты неизбежно совершаешь оплошности…

– Я не сержусь на вас, сир, – с грустью произнесла Генриетта. – Я просто была разочарована и обижена. Вы задели мою гордость, мое самолюбие… быть может, и мои чувства. Ведь я уже была готова полюбить вас.

– Тогда вы не должны отталкивать меня! Я сделаю все, чтобы эта пробудившаяся в вас любовь расцвела. Если же вы доведете меня до крайности, я могу совершить какую-нибудь глупость. Дайте мне надежду, Генриетта, или скажите, каким образом я могу заслужить ее!

Скинув маску унылой меланхолии, девушка улыбнулась так ослепительно, что бедный король окончательно потерял голову.

– Я скажу вам, сир. Вы должны ждать, должны проявить терпение. И тогда я смогу обдумать условия капитуляции, если вы сумеете меня к ней принудить.