Искушение винодела

Леон, оказывается, знал Женевьеву: детьми они впервые принимали причастие вместе; в одном классе учили катехизис у отца Леси.

— Нам тогда еще и десяти не было, — добавил Леон.

Собран помнил Женевьеву — она среди прочих девушек давила виноград в шато, потеряла головной платок прямо в бочке: все женщины Лизе славились роскошными белокурыми волосами, которые не в силах были укрыть или сдержать никакие платки, узлы, косы… Собран даже не помнил лиц дочерей Лизе, только волосы, волосы и затылки, подобные полным лунам, затмевающим лицо его друга. Как-то Батист сидел на ярме распряженной телеги перед ведром с водой; в одной руке он держал черпак, локтем другой упирался себе в бедро, поставив на кулак подбородок. Одним пальцем юноша оттягивал уголок рта, улыбаясь Собрану, и в этот момент появилась милая головка дочери Лизе, закрыв лицо парня, — девушка поцеловала Батиста.

Да, то была именно Женевьева.

Собран остановился оглядеть ивы по берегу реки — деревья гнулись под ветром. У самых ног, у каменистого берега, вода была тягучей, илистой, но под деревьями — глубокой. Жюль сказал, что из шато обещали послать людей на лодке — посмотреть у корней ив. Говорил он так, будто ищет не сестру, а ее труп. Будто знал: девушки уже нет в живых.

Они двинулись дальше. Низкое солнце освещало холмы; виноградники за рекой стояли почти голые. Земля позади них понемногу покрывалась зеленой травой, стебли которой восходили меж сухого укоса. Тучи побежали по небу; тень разлилась по земле не сразу, но когда солнце пропало, в воздухе принялись летать птицы с раздвоенными хвостами — вроде ласточек, — ловить насекомых.

Стало еще темнее. На галечном берегу, там, где река изгибалась, что-то белело. Жюль сорвался с места, Собран, чуть поколебавшись, двинулся следом. Остановились они у тела девушки с оголенными ногами и животом — вздутым и покрытым синяками. Кто-то задрал юбки девушке на голову; Жюль вернул их на место. Он всхлипывал, согнувшись пополам так, словно кто-то выпотрошил его и верхняя половина тела провалилась в пустую утробу.

С одной стороны в черепе девушки имелась вмятина: корка спекшейся крови покрывала лицо, а волосы до самых концов окрасились розовым. Предплечья раздроблены, челюсть искривлена так, словно девица хотела напугать младшего брата, но тут ее внезапно одернула мамаша.

Подоспел Леон, чуть прихрамывая, будто в ботинок ему попал камешек. Он снял куртку и набросил девушке на лицо, опустился рядом на колени и принялся молиться. Жюль в это время сел по другую сторону трупа, опустил голову между колен и, всхлипывая, принялся раскачиваться взад-вперед.

Собран сказал, что побежит в шато и там дадут залп из пушки, как и было условлено, — отзовут остальных людей с поиска.

Жара спала, хлынул дождь — его струи проходились по глади реки, словно прутья метлы. Собран остановился, упал на колени, а проблевавшись, вновь поднялся на ноги и рванул дальше.

Позже он, с покрывалом на плечах, стоял у очага в главном зале шато-в комнате с каменным полом, четырнадцатого века, пустовавшей с середины лета. Собран рассматривал разводы сажи на выбеленной задней стенке дымохода.

Тут же рядом группа мужчин в заляпанных грязью башмаках ждала остальных — тех, кто отправился за телом Женевьевы. Граф негромко разговаривал с отцом Собрана и плачущим Кристофом Лизе. Когда они вернулись, граф посмотрел на Собрана, Собран — на него: в это смуглое лицо и голубые, подернутые капиллярной сеточкой глаза.

— Как получилось, что вы нашли ее? — спросил граф.

— Просто искали там, где нам велели, — ответил Собран и добавил: — Глупый вопрос.

Отец отвесил Собрану подзатыльник и велел вести себя пристойно.

Молодой человек уставился в пол, слушая, как отец объясняется перед графом: мол, дети могли с этого берега бросить что-нибудь в реку в одном месте и найти затем на берегу с противоположной стороны.

— Ну да, конечно же, вам ли не знать течений реки, — отвечал граф.

— Дождь, — вставил Собран, — меняет реку.

Он поднял глаза и встретился с сердитым взглядом отца.

— Ты был знаком с Женевьевой Лизе? — спросил граф.

— Немного, — ответил Собран.

Он помнил, как она давила виноград в шато и как целовалась с Батистом Кальманом.

Граф выжидал.

— Батист сейчас в Тироле, — добавил парень и помолчал, глядя на старика и пытаясь таким образом донести до него, насколько глупые вопросы тот задает.

— Что было дальше, когда вы обнаружили тело?

— Жюль заплакал, Леон стал молиться, а я побежал за помощью. Нас было ровное число — каждому нашлось свое дело.

Граф обнял Собрана и кивком велел слуге принести графин с бренди, из которого сам же налил юноше щедрую порцию в бокал.

— Присядь, — велел старик Собрану, указав на кресло. — Я скажу принести тебе еды.

Краем уха Собран услышал, как граф тихо сообщил его отцу: «Кроме него, случившееся никого более не разгневало».

1811 VIN TOURNE [5]

Собран тосковал по другу Батисте. Селеста родила вторую дочь. Отец управлял семейством и виноградниками железной рукой, а его сын был женат, достиг возраста двадцати одного года, однако по-прежнему оставался юношей, не мужчиной. Он не повидал мира, не мог сам выбрать жизненного пути, не завел наследника и не видел своего будущего. Впереди ждало исключительно тоскливое однообразие: работа, одинаково изменяющаяся от сезона к сезону, урожаи, вино, размеренная жизнь непритязательного крестьянина со своей заранее отмеренной толикой счастья. Алуз, деревня, фермы, виноградники… И случались моменты, когда Собран видел все это в исключительно мрачном свете.

5

Прокисшее вино (фр.)

Следуя душевному порыву, Собран, несмотря на протесты жены, записался в армию, устроив так, чтобы половина жалованья перечислялась домой. Он отправился смотреть на мир и новые лица, на вещи, которым даже не мог дать названия.

Случилось ему в разгар лета стоять на лоджии вестфальского публичного дома вместе с другом Батистом — вдвоем они разглядывали выставленные напоказ прелести дешевых шлюх. Женщина, которую Собран с товарищем намеревались купить сегодня на двоих, подмывалась в комнатушке за их спинами, присев над тазом с водой и завязав задранную юбку на поясе. Сквозь окошко в двери между комнатами, слегка прикрытое кожаной занавеской, Собран рассмотрел соседнее помещение: там он заметил чьи-то протертые до блеска спущенные штаны и тощий гладкий розовый зад. Батист передал ему третью бутылку украденного зеевейна, сухого легкого белого вина, которое они выиграли в карты у кавалеристов. Они — двое канониров с легкими пушками — кавалеристы и кузнец ждали, пока лопнувший буксирный трос на барже заменят на новый, коротая время за игрой. Батист поставил на кон кисет табака, Собран — миниатюрку в серебряном ларце, которую снял с трупа, когда мародерствовал после перестрелки.

Шлюха тем временем кликнула их: «Готовы?» добавив затем на своем языке: «По одному идете или оба сразу?» — и улыбнулась, делая приглашающий жест.

Полчаса спустя Собран, опустошенный, дожидался Батиста. Пока он был со шлюхой, та нежно шептала ему на ухо, а сейчас, с Батистом, кричала. Интересно, почему эта падшая женщина с такой нежностью приняла Собрана или хотя бы притворялась ласковой? Собран вспомнил, как после акта любви любил положить голову на грудь жены и как Селеста гладила его волосы.