Искушение.

– Ой, кто это у тебя? – дрожащим голосом спросила она, словно увидела живого крокодила.

– Сюрприз! – радостно объявил Витюша.

– Не поняла…

Руки у Любаши задрожали, и она повесила шубу мимо крючка. Шуба медленно сползла на пол. Казалось, что Люба сейчас последует за ней…

– Кто у тебя там? – почему-то шепотом спросила Люба, увидев, что в конвертике кто-то шевелится.

– Бабуля кошку с работы принесла, – засмеялся Витек. – А ты что подумала?

– Уф, – облегченно вздохнула Люба, – а я уж подумала, не ребенка ли нам подкинули – насмотришься криминала – в голову одни страсти лезут. Я вчера, как раз передачу смотрела, как грудных детей выбрасывают… Ну, вы ее и замотали! Дай хоть посмотреть на ваш сюрприз. Ой, а красавица какая! Мам, это та самая Машка?

– Та самая, – подтвердил Витек.

Машку после бани было не узнать: на шее у нее отмылась белоснежная бабочка, маленькое пятнышко на кончике хвоста и белые носочки. Но самое главное: вместо грязного серо-бурого цвета у нее оказался необыкновенный окрас: она осталась серенькой, но эта чистая серость отливала теперь какой-то благородно-медной рыжеватой зеленью, как давно не чищеный самовар, словно ее намыли оттеночным шампунем.

– Ух ты, прямо как золотая, – ахнул Витек.

– Правда, хоть на выставку, – согласилась Люба.

– Мам, а у меня тоже сюрприз, – похвалился Витек.

– Да знаю я уже про твой сюрприз. Ирина Викторовна мне с утра позвонила. Я так рада за тебя, сынок. Вместе поедем в Москву, я уже договорилась. Побегаем с тобой по театрам, выставкам.– Люба чмокнула сына в щечку – Ну, иди к себе, мне с мамой надо посекретничать.

Вера Ивановна на кухне готовила уже не завтрак, но еще не обед.

– Мам, а у меня тоже сюрприз, поставь чайник, а то еще ошпаришься ненароком, – предупредила Люба, закрывая за сыном дверь.

Вера Ивановна отставила чайник и радостно заулыбалась:

– Ну, просто день сюрпризов! Настоящий Новый год!

– Мам, Петр Иванович сделал мне предложение, – смущенно объявила Люба. – И сегодня я пригласила его к нам.

– Ну, наконец-то, – вырвалось у Веры Ивановны.

– То есть как это, «наконец-то»? – оторопела Люба, – Выходит, ты все знаешь?

– Секрет Полишинеля! – рассмеялась Вера Ивановна. – Да ты за эти пол года все уши мне про него прожужжала. А потом, сама понимаешь, Запеченск – городок маленький…

– Это тебе тетя Надя все рассказала – убежденно подытожила Люба.

– Ну, не без этого, конечно, – смущенно призналась Вера Ивановна. – Мы же все-таки не чужие люди. В общем, дочка, я очень рада за тебя,– она обняла Любу, – Ну и правильно, давно уже пора жизнь устраивать. Не век же тебе одной оставаться. Скоро четыре года будет, как со Славой разошлись. Ты женщина молодая, тебе еще жить, любить надо…

– Вообще-то, я бы не хотела торопиться с регистрацией, мало ли что: вдруг у нас жизнь не заладится… Но, ты знаешь. Петр категорически настаивает, и хоть сегодня готов бежать в ЗАГС. Но я все же уговорила его подождать до окончания учебного года…

– Ну и правильно делает, что настаивает. Значит, серьезные намерения у мужчины, а не так, чтобы поматросить и бросить. А потом, что там ни говори, законный брак мужиков все-таки дисциплинирует. Нет, я, может быть и старомодная, но я тоже против этих гражданских браков. Какие-то ни к чему не обязывающие отношения, – одобрила Вера Ивановна.

– А Витюша тоже все знает? – встревожилась Люба.

– Что я тоже знаю? – поинтересовался вошедший на кухню сын, но, посмотрев на испуганно замолчавшую мать, махнул рукой. – Опять дамские секреты? Слушай, ба, кошка – воще отпадная! От « Короля и Шута» тащится по полной, аж колбасит ее. Мы сегодня есть будем, или как?

Он схватил со стола кусок колбасы, за что тут же получил от Веры Ивановна по рукам.

– Не кусочничай! Люба, ты хоть что-нибудь поняла, о чем твой сын говорит? Переведи, пожалуйста, – попросила Вера Ивановна.

– По-русски говоря, кошка от рока балдеет,– перевел Витек.

– Кошке нравится рок, – пояснила Люба.

– Я и говорю, – подтвердил Витек, жуя колбасу, – тащится.

– Господи, хоть бы кто-нибудь словарь современного русского языка выпустил что ли, а то скоро друг друга понимать перестанем, – вздохнула Вера Ивановна.

– Ба, да ты сама иногда такое ввернешь, что хоть стой – хоть падай!

– А это, внучок, – ехидно заметила Вера Ивановна, – уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.

После завтрака Вера Ивановна спросила:

– Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь – помогу вам.

– Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, – успокоила ее Люба.

Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.

– Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.

– Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, – успокоила ее Вера Ивановна.

– Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?

– Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним – он все поймет.

– В том то и беда, что уже большой, – вздохнула Люба. – Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.

– Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… – в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.

Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:

– Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!

Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.

– Наваждение, – пробормотала она, отходя от сна. – А может – предупреждение? – Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…

Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды: