Искушение

Резко встал, повысил голос, стул ударился о стену, все в кафе обратили на меня внимание, Машка оглянулась:

– Окей, придурок.

Вскочила, схватив сумку, громко цокая каблуками, выбежала из кафе. Да пофиг на нее, реально достала уже. Сажусь обратно, смотрю в одну точку. Но Машка права, у меня что-то случилось, точнее, кто-то.

Случилась мачеха.

Даже не сдвинулся с места, чтобы догнать ее и остановить. Пусть дергается.

Я так же, как Машка, реагировал на Ингу в четырнадцать: дергался, психовал, убегал даже пару раз из дома в никуда. Меня всегда находили, возвращали, водили к психологам, к отцу приезжала полиция. Дичь была полная. И мне нравилось, когда он ссорился со своей новой женой. Но потом они все равно мирились, а я снова творил дичь.

Кажется сейчас, что тогда был не я, а какой-то бесноватый ребенок, требующий к себе внимания и ненавидящий отца за то, что он предал маму, живет да еще и счастлив. Психолог немного промыл мозг, нет, он не навязывал мне полюбить и принять новую жену отца, он советовал переключить свое внимание на что-то другое.

Переключил на себе.

В пятнадцать лет ушел в спорт, хотя и без того у меня его было достаточно, но этот сраный теннис, который я ненавидел, и плавание пошли ко всем чертям.

Тайский бокс – вот что мне понравилось, ринг стал тем местом, где я выплескивал эмоции. И мне не нужно было наград, это я делал для себя. Позже появились гонки на байках, там тоже кипели адреналин, и горячая кровь текла по венам.

Как при общении с Ингой.

Как во время поцелуя с ней.

В шестнадцать я сделал свою первую татуировку, даже не нужно было разрешение отца. Я сделал ее на шее, на самом видном месте.

Анубис, бог смерти и защитник мертвых в загробном мире. Пусть все трактуют это как хотят, лишь я один знал, что он для меня значит. Отец устроил скандал, орал, что-то там говорил про будущее, а потом махнул рукой.

Затем были и другие тату, мне скоро двадцать, и они покрывают процентов пятьдесят моего тела, и не факт, что я остановлюсь. На хрена мне вообще экономика и аналитика? Может, в тату-мастера пойти?

– Вам что-то еще принести?

Официантка улыбается, кокетливо заправляет волосы за ухо, убирает со стола тарелки, Машка салат и тот недоела, худеет она на этой неделе. Можно было отвести официантку в туалет, здесь он хороший, это дорогое кафе. Поставить на колени, слить, так сказать, напряжение в ее ротик. Отец, наверное, так поступал со всеми шлюхами, уверен, что он не хранил верность маме.

– Так… принести? Может быть, фреш?

– Нет, неси счет.

– Хорошо. – Улыбка погасла на милом личике.

От кого-то я слышал, что Инга раньше работала официанткой, может быть, она так и познакомилась с отцом, он ее трахнул в туалете и не смог после этого забыть. Размышляю, пока официантка ходит за счетом.

– Черт! – сказал слишком громко, ударив ладонью по столу.

– Ой! – Девушка вернулась, испуганно вздрогнула, даже сделала шаг назад. – Ваш счет.

– Хорошо.

Расплачиваюсь, но продолжаю сидеть в кафе. Снова и снова прокручиваю в голове, что произошло вчера вечером и сегодня утром. В какой момент я посмотрел на Ингу не как на мачеху и жену покойного отца, а как на женщину?

Я помню этот момент, очень хорошо помню. Но не хочу вспоминать о нем.

– Привет, ты чего здесь сидишь? Где Машка, в туалете? Эй, девочка, принеси стейк с кровью и двойной эспрессо. И не надо мне тащить меню, я его наизусть знаю. И давай-давай шевели попкой, лапуля.

Арни беспардонно нарушает мое одиночество и прерывает мысли.

Бросает куртку на пустой стул, вальяжно устраивается, кидая ключи от машины на стол, закидывая одну ногу на колено:

– Чего кислый, Макс? Байк разбил или тебе спарринг-партнер почки отбил? Завязывай уже этот опасный спорт, так калекой останешься или импотентом.

У Арнольда, так на самом деле зовут Шульца, рот не затыкается никогда, он может говорить часами, лить воду, рассказывать истории и шутки из жизни, и все, что он говорит, чистая правда. В старшей школе ему чуть было не дали кличку Фюрер, даже не понятно по какой причине, но тот, кто решил это сделать, долго потом харкался кровью и сплевывал зубы.

У Шульца уважаемый папа, работает в аппарате правительства, а имя Арнольд друг носит в честь дедушки, который, кстати, был, как говорит сам Арни, советским шпионом.

– Так Машка-то где?

– Ты хочешь увидеть Машку? —вопросительно смотрю на друга.

– Да мне пофиг, я так просто спросил. У тебя опять ПМС, что ли? Или у Машки?

Арни громко смеется, довольный своей шуткой, но ее никто не оценил. Как раз перед ним появился кусок мяса, все, как он любит, с кровью, отборная телятина зернового откорма. Я надеюсь, что оно зернового, иначе полетит этот кусок в окно.

– Ваш заказ и еще двойной эспрессо.

Девушка робко ставит тарелку, кладет рядом приборы, ставит чашку кофе, Арни смотрит на нее, склонив голову.

– Новенькая?

– Да, третий день работаю.

– Руки покажи.

– Что?

– Руки, я говорю, покажи.

Девушка моргает, но выполняет просьбу, Арни вытаскивает изо рта жвачку и кладет ей на одну ладонь:

– Иди.

Девушка бледнеет, но уходит молча, и это правильно.

– Ты такой придурок. Как ты вообще так живешь?

– Хорошенькая, да? Надо будет познакомиться ближе минут на двадцать.

– Познакомься, конечно.

– А ты не хочешь?

Друг жует, мясо и правда с кровью. Как вообще он такое может есть?

– Нет.

– А хмурый чего такой? Нет-нет, дай я угадаю. ПМС Машки и разбитый байк мы отметаем, так же как неудачный спарринг. Тебя вышибли из универа? Она застукала тебя с кем-то, у кого был твой член во рту? – Арни с серьезным видом перебирает все варианты.

– Она приехала.

– Кто она? Белка из дурки?

– Она. —Я меняю интонацию, сжимаю челюсти.

– Да ладно?

Арни оживился, отложил приборы, вытер губы салфеткой и пристально посмотрел на меня. Он не то чтобы в курсе моих желаний относительно мачехи, но в курсе всего того трабла, что происходил раньше.

– И что она?

– Ничего.

– Тогда забей, как приехала, так скоро и уедет. И нам никто не будет мешать проводить вечеринки и тусовки. Постарела? Сколько ей? Сорок?

– Дурак. Ей тридцать, тридцать.

– Мм… в самом соку. А кто-нибудь есть у нее, не знаешь? Бабы в таком возрасте сладкие.