Искусство быть другим
Шрифт:
23. Любить. Остальное приложится.
– Что скажете? (Пока я читал, на колени мне вспрыгнул золотисто-опаловый ангорский кот Цинциннат. Котенка с татарскими глазами подарила Д. С. уже нареченным одна пациентка. Д, С. пришлось удобства ради сократить его имя, теперь он Циник.)
– Что скажу... Много всего... Мешанина какая-то...
– Ага. Вот именно. Смесь жанров, кто во что горазд, про Фому и про Ерему. Иного и не могло быть при журналистски-обывательской постановке вопроса.
– А зачем же вы...
– А зачем вы?! "Что такое общение"... Да все что хотите! Конфликт,
– Так. Значит, и дар, талант общения или как его там - тоже все и ничего?
– А вот этого я не говорил. Вопрос поставлен в такой щекочуще-общедоступной форме нарочно. Ответы можно группировать. По контексту, по подразумеваемымжанрам... Видите: какие-то почти совпадают, другие соприкасаются, некоторые противоположны. Разные установки, у одних - вовнутрь, на владение собой, у других - вовне, на овладение другими. Одни упирают на сторону практическую-первый, двенадцатый, девятнадцатый, другие - на моральную - шестой, двадцать третий...
– Так это, стало быть, тест?
– Угу. (Не знаю, Читатель, какими буквами передать информацию об этом утвердительном звуке, обыкновенно издаваемом вместо литературного "да". "Угу" на бумаге выглядит угрюмо-неправдоподобно, "ага" претенциозно-простецки.) Вот именно. Прожективный тест. Для вкладывания личного содержания. Или выкладывания, как хотите.
– Что же вкладывается и выкладывается?
– Бувально все. Ценности. Шаблоны. Характеры.
Желания вытесненные и осознанные. Интеллект. Культура. Время и место. Ограниченность и ее преодоление.
– Общо, общо! Все и ничего! Демагогия, шарлатанство! Прошу конкретно! Ну, например, вот десятый: "Необъяснимый дар, обаяние, обаяние!" - тут что?
– Не что, а кто. Студентка. Девственница. При поверхностной общительности внутренне замкнута. Пассивно-эгоцентрична. Не уродлива, но считает себя самой непривлекательной особой на белом свете и от этого действительно сильно проигрывает...
– Понятно. А четвертый - "умение себя поставить"?
– Весьма красивый тридцатисемилетний мужчина.
Успел сменить девять мест работы и четырех жен. Ныне слесарь по металлоремонту, в очередной раз разведен.
Обратился по мелкому поводу невротической импотенции, но пришлось распутывать, как вы понимаете, все.
Человек с хронически воспаленной самооценкой, при внешней браваде раним ужасно, всю жизнь психологические дуэли и рукопашные. Имел судимость. Хобби - чеканка, вот это его штука (медный профиль в углу, чтото вроде царицы Тамары). Пишет стихи - "хоть ты поймешь меня не скоро, я все равно люблю тебя, я унесу тебя, как ворон, твой черный локон теребя...".
– Ясно. Чей номер семь - "умение управлять людьми незаметно"?
– А вы как думаете?..
– Ну, какой-нибудь психологически грамотный руководитель отдела...
– Почти угадали. Жена руководителя отдела.
– Жена?.. Короче, вы хотите сказать: сколько людей, столько проблем общения?
– Совершенно верно.
– А всеобщей единой Проблемы, стало быть, нет.
– Совершенно неверно. Есть.
– Так в чем же она?
– В ее
непонимании.– То есть?
– Нихт ферштейн.
– Не понимаю.
– Вот-вот... Циник, брысь!
– Цинциняат, за минуту до того спрыгнувший с меня на пол, посягнул на одну из настенных рабочих бумажек, которую с соблазнительным шуршанием шевелил сквознячок.
– Брысь, кому говорю! Моя твоя не понимай, стрелять буду!..
Циник понял, но этой последней репликой что-то во мне застопорилось. Я замолчал, Д. С. тоже. Мы играли в шахматы. В конце партии на доске остались два голых короля, белый и черный, неплохая модель двух психологов, понимающих, что они не понимают друг друга.
Мера небытия
В другой раз, у меня дома, Проблема была сформулирована иначе.
У психотерапевтов, надо заметить, бывают дни говорильные, после которых устает язык, болит горло и хочется умолкнуть навек, а бывают и такие, когда работаешь преимущественно ушами, и в конце дня хочется кому-то что-то сказать.
Рассказывает Д. С. обычно в лицах, энергично перевоплощаясь и иногда непроизвольно рифмуя.
– ...Ну так вот, дело давнее, но как сейчас... Был я болен, худ И сер, и пришел в тубдиспансер. Врач взглянул в мою, историю и послал в лабераторию. В течение суток нужно было, извините, плевать в баночку, ну, вы знаете. Прихожу я в тот подвал, где не раз уже бывал.
Чистота, пробирки, банки, две веселых лаборантки. Очевидно, не спешат. Посидите, говорят. Между делом переговариваются.
– Меркулова помнишь?
– Все с женой не может развестись?
– Ага, угу. Умер Меркулов.
– Когда?
– Недели три уж.
– Да у него вроде бэ-ка отрицательно.
– Отрицательно, отрицательно, а в два дня диссеменированный с менингитом.
– Это как Иванов...
– Лохматый Иванов?
– Цветочки носил.
– Трое детей.
– Жена вышла за двоюродного.
– Своего?
– Какого своего, за его. Подполковник.
– А Николай Степаныч вчера...
Что за странная штука... Не понимаю, где нахожусь...
Ничего не понимаю, я где-то не здесь. Меня нет... Кто эти женщины? Их тоже нет: пустые голоса, проходящие сквозь пустоту... Но кто-то же здесь сидит, на этом бледно-бежевом стуле, с темной баночкой в руках...
Ага. Это Баночка. Баночка, больше ничего.
...Они не имели никакого намерения травмировать мою психику. По той простой причине, что никакой такой моей психики для них вовсе не существовало: обладателем психики мог быть случайно забредший в лабораторию крокодил или Николай Степанович, но только не Баночка, обладателями психики были они, вскользь сочувствовавшие троим детям умершего, но не я...
В клинике, где случилось полежать недельку-другую, услышал мимоходом оброненное:
– Из тридцатой палаты выписывается фурункул носа.
Это уже почище, чем у Гоголя, а, коллега? Не какойнибудь нос, а Фурункул, его сиятельство Фурункул Носа, и разноцветных галунах с изумрудами...
В травматологии:
1 - Поступил череп. Женя, возьми его!
Женя череп в руки взял, быстро дырку залатал. Череп - чок, чок, чок! дарит Жене коньячок - от чистого сердца, право же, с искренней благодарностью.