Искусство быть другим

в переносье какая-то тупая просоночная боль: да, кто-то виноват, кто-то виноват перед ней еще со вчерашнего вечера, и совсем не дети, и адресует она.свой раневой взгляд куда-то поверх их голов, в сторону вон тех серых громад...

На закате, если глядеть отсюда, громады эти кажутся домнами, в которых, плавятся сработанные шлаки бытия. Наверное, она тоже живет где-то там и в какойто из клетушек расплавилось ее настроение...

Но дети, дети! Это галдящее неподвластие, это воплощенное расхождение желаемого с действительным!..

Спросить: "Кто вас обидел, девушка? За что вы их?.."

Молчу.

Мальчишка из предпоследней пары, видно, что-то почувствовал, рассеянно отделился и подошел.

– Дядя, что это у вас - шкура?

– Это шарф.

– А он мягкий?

– Мягкий.

– Правда мягкий. Нате вам витаминку, - сует мне в руку желтую гЬрошину и бегом: оттуда уже крик...

Что же делать с этим бродячим вирусом? Ведь эти окрики, эти пальцы на горле радости - все, все выпадает в осадок, а потом медленно растворяется и всплывает...

Морозов, забудь про это...

...С Даной Р. я познакомился на одном из первых занятий ГИПа, когда многое еще было не отработано в подборе групп, в организации игр и общения. Д. С. был очень напряжен... Дана Р. стала одной из тех, чей энтузиазм помог ГИПу набрать силу. По профессии биолог, женщина удивительной внешности, которую я не берусь описывать - без реалий стандартной красоты, но... Пришла она как типичная пациентка, с типичной некоммуникабельностью и до сих пор, хотя ее собственные проблемы стали уже неактуальными, приходит почти на каждое занятие. Особенно часто она появляется среди новичков, на которых одно лишь ее присутствие действует иной раз лучше, чем психотехника Самого. По сути дела, она стала высококлассным самостоятельным психотерапевтом. Но это теперь - а вначале все было по-другому...

Дана Р.

Обвинение меня в обвинении вас...

Седьмая встреча с Доктором. Наконец, после моей шестидневной испепеляющей исповеди Д. С. произнес первые слова. Мне давно уже хотелось, чтобы он меня перебил, но его вопрошающее молчание звучало как приказ...

И вот встал, поплыл, как ледокол, вдоль стен кабинета. Не глядя на меня, тихо, медленно. Заговорил.

– Давайте немного отвлечемся от конкретного, так сказать, текста вашей жизни, заглянем в подтекст. Посмотрим, что с вами происходит по смыслу, по сути душевного состояния. Вот какую я увидел картину, всю свою сознательную жизнь вы находитесь в состоянии психической войны. Либо отбиваетесь от обвинений, либо обвиняете кого-то, либо сами себя... Да, всю жизнь война, с редкими перемириями. Если не наружно, то внутри: поиски виноватых, поиски вины, поиски оправдания... Замкнутый круг. Я вижу внутри вас нескончаемую череду следователей и свидетелей, прокуроров и обвиняемых, присяжных и адвокатов - печальное однообразие, вы не находите? Опасное однообразие... Обвинение превратилось в способ вашего восприятия и мышления, в способ существования, в самочувствие - сплошной Страшный Суд. Не пора ли, наконец, вылезать из зала суда на воздух?.. Не пора ли обрести новое восприятие и самостоятельное самочувствие? Почему бы вместо зала суда вам не поместить внутрь себя зал концертный, плодовый сад или хотя бы исследовательскую лабораторию?

Замолчал, остановился.

Я не сразу смогла ответить. "Зал суда" меня ошарашил. Это как тебе в первый раз показывают рентгеновский снимок твоих внутренностей, довольно странное ощущение... А тут. тебе еще и предлагают все это вынуть и заменить чем-то другим....

– Но, Дмитрий Сергеевич, простите... Я бы с удовольствием превратилась в мирный цветущий сад. Но человек, насколько мне известно, отражает объективную реальность, бытие определяет сознание. По-моему, весь мир зал суда. Я не родилась, а этот процесс шел вовсю. Я впитала это с молоком матери, с воздухом...

– Вот и я говорю о том же. Вам не кажется, что тяжба неразрешима, и пора, наконец, подписать мировую? Не кажется ли, что человек отражает не только объективную реальность, но и субъективную? Что сознание тоже влияет на бытие, в порядке обратной связи?

– Влияет, конечно. Но бытие первично, сознание вторично. (Улыбнулся так, что меня слегка передернуло.) Да, вторично... Я бы с наслаждением разучилась обвинять, тем более быть обвиняемой, но окружающая среда... (Опять посмотрел на меня так, что я сбилась с мысли.) А Вы?!.. (Я почему-то вдруг разозлилась.)

Вы что, уже разучились? Вы уже в мире со всем и со всеми, уже не обвиняете и не обвиняемы, да? "Не судите, да не судимы будете"?

– Ну что вы, что вы: и сужу, и судим. Не свят, не безгрешен. Но мы сейчас говорим о вас.

– Извините, пожалуйста... Простите. Я превысила полномочия пациентки...

– Нисколько. Вот видите: "извините", "простите"...

(Поплыл опять.) Вот видите, какая у вас готовность. Вы заранее чувствуете себя обвиняемой, по любому поводу, и тем самым поводы и создаете. Заранее же и обвиняете, только что вот меня обвинили в обвинении вас в обвинении меня в нежелании обвинять кого бы то ни было...

– Простите, ей-богу...

– Опять "простите". А я вот не прощу. Не прощу, и все. Нечего мне вам прощать. Несмотря на то, что...

Снова остановился. Что за чушь получается, в самом деле?
– "Обвиняете меня в обвинении вас в обвинении меня..." И, однако, возразить нечего... Неужели я просто воинствующая идиотка вроде Марефьевои, и этот свой воинствующий идиотизм перенвшу на весь мир?

– ..Несмотря на то, что вы и сейчас продолжаете обвинять...

– Вы читаете мысли?

– Нет. Просто видно.

– Что же-делать?..

– Что делать?.. Сразу не выскочишь. Ну, давайте для начала вынесем обвинение обвинению. Но не за один день (посмотрел на часы, на дверь), там еще двое...

Пятница,18.30, удобно?

Дана Р.

Не волнуйтесь

В холле у кабинета уже сидело семь человек, уселась и я. С троими успела познакомиться во время предыдущих ожиданий: Галя С-ва, студентка Политехнического института, все время слегка -заплаканная и неисправимо домашняя девочка, Л. И., слесарь-ремонтник, похожий на профессора, с обаятельной лысиной, и Антуан Нарциссов, загадочная личность в непроницаемых очках. Из четырех остальных один, черненький, гривастенький, несмотря на мефистофельскую бородку и широкие плечи, показался мне совсем мальчиком: ерзал на стуле, подергиваясь, шевеля бровями и ушами, перекидывая ногу на ногу и обратно. Вдруг поднялся и, чуть не опрокинув по дороге стул, решительно, как к окошку сберкассы, направился ко мне. "Здравствуйте.

Меня зовут В. Л." - "Здравствуйте. Дана".
– "Очень приятно".
– "Очень приятно" (хотя ничеге приятного я в этот момент не почувствовала).
– "Вы не волнуйтесь, все будет хорошо".
– "А я не волнуюсь. По-моему, это вы волнуетесь".
– "Правильно. Как вы угадали? Я волнуюсь за вас".
– "За меня? Зачем? По-моему, вы за себя..." - "Правильно. А как вы угадали? По-моему, вы психолог. Я угадал?" - "Нет, не угадали".
– "Тогда извините". Нахмурился, сел рядом и, дернув порозовевшим ухом, замкнуто замолчал. Странный типчик.

Трое других сидели по углам, не проявляя признаков общительности. Из них один, бесцветный блондин без возраста, вперившись в потолок, предавался аутотренингу, другой напряженно заслонился журналом "Огонек", а третья, полная дама в короткой стрижке, агрессивно и неприступно разглядывала окружающих.

Я смело бросила встречную гранату и тихо ужаснулась: дама оказалась страшно похожей на меня. И точно такое же платье, зеленое с оранжевыми полосами!.. Помоему, она тоже от этого взбесилась и демонстративно уставилась в окно.