Искусство расследования преступленийПособие для органов расследования

Следователь удовлетворился приведенным выше актом экспертизы, не обратив внимания на некоторые и весьма существенные его дефекты, и не принял мер к предупреждению или, по крайней мере, к исправлению таковых. В чем заключаются эти дефекты?

Во-первых, заключение врачей психиатров не разделяет в отдельности Назарову и Дмитриеву и объединяет их общим выводом экспертизы.

Во-вторых, из экспертизы не видно, чтобы таковая учла обширный письменный по делу материал, который указывал на целый ряд душевных и нервных заболеваний в семье Дмитриевых (тяжелую психостению ее отца, расстройство умственных способностей ее бабушки, душевную болезнь тетки, алкоголизм деда). Во всяком случае никакой абсолютно ссылки на упомянутые материалы, которая указывала бы на то, что они были в поле зрения экспертизы, в заключении не имеется.

В виду подобных пробелов, психиатрической экспертизе на судебном следствии пришлось уже внести значительные модуляции.

На суде экспертиза гораздо менее решительно высказалась о степени вменяемости обвиняемых.

Все это доказывает: 1) необходимость на предварительном следствии при назначении психиатрической (и иной, конечно) экспертизы обеспечения возможности исчерпывающего использования всех материалов, необходимых для правильного и всестороннего разрешения поставленной перед экспертизой задачи, и 2) обязательность критической оценки заключения.

Но это положение, во избежание совершенно нежелательного на практике неправильного его истолкования, нуждается в некоторых уточнениях. Мы знаем, что эксперты необходимы для разъяснения и исследования обстоятельств дела в таких случаях, когда это невозможно сделать при отсутствии специальных знаний или технических навыков в той или иной области науки, искусства, ремесла и т. д., в данном конкретном случае — в психиатрии. У следователя таких специальных знаний не имеется. Но значит ли это, что суждение, высказанное экспертами-специалистами, и их заключение является непререкаемым доказательством, связывающим следователя в его выводах и предрешающим исход дела. Нет. Такое отношение к доказательственной силе экспертизы неправильно, от него весьма явственно веет системой формальных, предустановленных доказательств, совершенно чуждой нашему уголовному процессу и чрезвычайно, как это мы видели, опасной для раскрытия истины.

Ценность суждений и заключений экспертов зависит от степени и силы их убедительности. Заключения экспертов — вопреки утверждению части криминалистов — отнюдь не научные приговоры по специальному вопросу, а эксперты— отнюдь не научные судьи, за которыми должны слепо идти следователь и судья. Как и всякое другое доказательство по делу, экспертиза оценивается следователем и судьей свободно, и закон не подсказывает им той или иной оценки.

Но как же может следователь критически подойти к заключению эксперта, не имея специальных знаний?

От того, что у следователей нет специальных знаний, какие есть у эксперта, следует только то, что следователь не разрешает самостоятельно того специального вопроса, ответ на который дан в заключении эксперта; критическая же проверка должна заключаться в сопоставлении заключения эксперта со всеми другими обстоятельствами по делу, и при наличии серьезных противоречий следователь так же, как и суд, строит выводы или на других доказательствах, отвергая выводы экспертизы, или на экспертизе, отвергая другие доказательства, или в установленном порядке требует назначения новой экспертизы, принимая меры к обеспечению необходимой объективности экспертизы. Но вместе с тем, критическое отношение к экспертизе ни в каком случае не должно истолковываться, как голословное и необоснованное игнорирование выводов специалистов. Если выводы отвергаются следователем, то это должно быть сделано не на основе каких-то интуитивных мотивов, а в силу конкретных и обоснованных соображений, добытых путем проверки выводов экспертизы и сопоставлением их с другими материалами.

* * *

Суд решительно отвергнул обвинение по п. «а» ст. 142 УК, т. е. в убийстве с корыстной целью, признав Дмитриеву и Назарову виновными по ст. 144 УК, т. е. в убийстве, совершенном под влиянием сильного душевного волнения, вызванного противозаконным насилием со стороны потерпевшего.

На каком же, спрашивается, основании суд отбросил версию предварительного следствия о корыстном характере совершенного убийства.

Во-первых, на основании данных, характеризующих личность потерпевшего. Что из себя представлял при жизни убитый Аксенов?

Старик 65 лет, в прошлом швейцар в крупных театрах и иных заведениях, проживший (по выражению суда) всю свою жизнь на работе по услужению любой прихоти членов тогдашнего «света». Аксенов (говорит суд) — цельная фигура, продукт социальных условий буржуазного общества, выработавшего из него пресмыкающегося перед сильными и в то же время жестокого угнетателя всего в какой-либо мере зависимого от него. Аксенов — умен, настойчив, обладает сильной волей. В результате всевозможных барских «чаевых» и долгих лет скупой и полуголодной жизни он на старости накопил небольшие деньги. Еще крепкий, несмотря на свой возраст, мужчина со склонностями к извращенным формам полового удовлетворения, он, наряду с усердным посещением церквей и покаянными молитвами, на старости лет предается необузданному пьянству и разврату.

Он так и слыл развратным стариком среди окружающих. К нему не прекращается поток женщин, по большей части проституток, с которыми он пьянствует и проводит ночи.

Но в последнее время Аксенов предпочитает выбирать необходимые для удовлетворения своих извращенных прихотей жертвы преимущественно среди вступающих в жизнь девушек-подростков.

С присущей ему настойчивостью, изворотливостью, он умело завлекает их в свои сети, а затем, пользуясь всей безвыходностью своих жертв, подчиняет их в полном смысле своей власти и своим желаниям.

Таков Аксенов.

Попутно заметим, что суд основывает характеристику Аксенова не на каких-либо вновь открытых в процессе судебного следствия данных. Нет, данные эти, правда, несколько распыленные, недостаточно рельефные в своих очертаниях, уже имелись налицо и были добыты на предварительном следствии. Но они как-то выпали при оценке следователем доказательственных улик.

Когда мы читаем протоколы допросов свидетелей, а затем и обвинительное заключение, мы не находим в них ни последовательного искания, ни ясного ответа на вопрос: что из себя представлял потерпевший, не было ли в поведении его какой-либо специфической черты, которая может осветить мотивы совершенного над ним насилия.

Далее.

Суд базируется на взаимоотношениях, сложившихся между Аксеновым, с одной стороны, Назаровой и Дмитриевой — с другой.

Они в сжатых чертах таковы.

Не имея родного отца, преследуемая в семье своей матери и не находя с ее стороны поддержки, а встречая постоянно холод и строгость, семнадцатилетняя Назарова года за два до описанных выше событий решается бежать из семьи матери, из родной деревни и отправиться искать себе «счастья».

В Москве она очутилась без всяких средств к существованию и поступила няней в семейство работницы Шубиной. В сущности в ее положении и эта случайно подвернувшая возможность заработка была счастливой случайностью. И действительно, первые месяцы своей самостоятельной, вне семьи и матери, жизни можно было видеть Назарову веселой, жизнерадостной. Но внезапно в поведении ее хозяйке бросилась в глаза резкая перемена. Пропала жизнерадостность и беззаботность; ее часто заставали в слезах, лицо исхудало, черты ее заострились, под глазами легли темные круги. Шубина догадалась, что здесь замешан Аксенов. И, действительно, неопытная, наивная девушка очутилась в сетях развратного старика, жившего в том же доме в качестве сторожа конторы Госпароходства. Назарову Шубина неоднократно предупреждала против Аксенова, как опасного и грязного развратника. Но Аксенов сумел побороть в душе Назаровой создавшееся против него предубеждение; заманиванием к себе в комнату подарочками, сластями, участливыми расспросами и задушевными разговорами, отеческой стариковской лаской и в то же время воздерживаясь от всего того, что могло бы возбудить подозрение в своих истинных целях, Аксенов постепенно и настойчиво снискивает полное доверие Назаровой. А затем внезапно овладевает ею как женщиной, насилует ее, предварительно напоив. После этого жизнь Назаровой превращается в тяжелый кошмар. Оглушенная случившимся, Назарова совершенно растерялась. Аксенов, между тем, сбрасывает личину добродетельного бескорыстного и участливого друга и показывает себя в своем настоящем виде. Угрозы, площадная похабная ругань, насильственное принуждение к распитию водки, к половым актам в извращенных формах, побои, — Назарова всему этому вынуждена была подчиниться, чувствуя себя совершенно беззащитной, беспомощной, не зная куда и как обратиться за защитой.

Приблизительно по такому же типу, но с некоторыми вариациями сложились отношения Аксенова с Дмитриевой, которая поступила в контору Госпароходства осенью 1924 г., будучи шестнадцатилетней, застенчивой, только выходящей на дорогу жизни девушкой, но в достаточной мере изголодавшейся в виду бедственного положения семьи. Дмитриева, как выросшая в городе, более самостоятельна и более развита, чем Назарова. Аксенову пришлось употребить более длительную и осторожную тактику для того, чтобы Дмитриеву подчинить своей прихоти. Но он все же сумел добиться и тут своей цели. Дмитриева рассказывает дома, что у них на службе есть чудной старик, который балует ее и относится к ней, как к своей внучке. Как-то, когда заболел отец Дмитриевой и лежал в больнице, а у матери не было денег купить ему белого хлеба, Дмитриева должна была отправиться к Аксенову за хлебом.