Искусство творения

Вот и пример: сажают в почву фасольку и собирают с нее семена. То, что родится, есть чистая линия. Несколько фасолек из этого урожая — крупных и мелких — аккуратно измеряют вдоль и поперек и сажают в почву. Потомство мелких и крупных фасолек в среднем будет всегда одинаково. Ничего не убудет и не прибудет. Сколько лет этот опыт ни повторять, фасолины не станут ни крупнее, ни мельче. Из нормы им, видно, не выйти. Полторы тысячи фасолек, выведенных так, подтверждают, что внутри чистой линии наследственная граница нерушима и тверда.

Как можно возражать человеку, который фасоль сеет штуками и из десятка отбирает одну для посева? Он сроду, должно быть, поля не видел. А они в бушелях ищут удачное зернышко, глаза проглядишь, пока найдешь и без мерки узнаешь хорошую пшеничнику…

Это не аллегория и не случайная встреча малоопытного человека с людьми знания и труда. Учение Иогансена по сей день господствует в мире, и нетрудно угадать, в чем его «мудрость». Поколения фасоли, по утверждению Иогансена, торжественно подтвердили, что они не накопляют новых свойств, оставаясь такими, какими создала их природа в веках отдаленного прошлого. Это служит, по мнению Иогансена, доказательством, что естественный и искусственный отбор ничего не меняет и тем более не ведет к совершенству организмов.

Вот откуда убеждение некоторых ученых — противников Лысенко, что внутрисортовое скрещивание не может улучшить свойства зерна. Ведь наследственная природа чистой линии как будто не изменяется в веках…

ЗАКОНЫ РОЖДЕНИЯ

Началось с того, что Лысенко решил воскресить один из забытых сортов, вернуть озимой пшенице «крымке» ее силу и молодость. Он недавно проделал такой же эксперимент над некогда знаменитой, ныне забытой «гиркой», и она в награду принесла ему пятнадцать центнеров зерна с гектара вместо семи. Проверить и еще раз проверить — таково неумолимое правило. Он предпочитает свои ошибки видеть у себя.

— Пшеницу эту теперь нигде не найдешь, — заметил помощник, которому поручили высеять ее, — она, должно быть, исчезла.

— Надо найти ее, она стоит того.

«Крымка» долго ускользала от рук следопыта. Прославленная пшеница, некогда полонившая степи Украины до Харькова и Старобельска, была обнаружена где-то в колхозах южного приморья. Дряхлая, слабая, она доживала на юге свои последние дни. В конце XIX и начале XX века селекционеры славили ее зимостойкость, качество муки и урожайность. Отобранные из нее новые сорта «кооператорка» и «новокрымка» — по сей день лучшие пшеницы юга. В 1900 году один из блестящей плеяды земледельцев, садовников и огородников увидел ее на полях менонитов в Америке, которые привезли ее из таврических степей. Он немедленно отправился в Россию, нашел и увез «крымку» за океан, в Канзасские степи. Она принесла богатство этим полям, но прошло двадцать лет, и жар-птица из далекой страны начала утрачивать свои прелести. Упала урожайность, ослабела зимостойкость, «крымка» вырождалась, и ее отодвигали другие сорта. Напрасно селекционеры искали средства обновить эту некогда счастливую находку. Отцвела ее слава и за океаном.

Один из помощников Лысенко высевает добытые семена, то, что осталось от прежней «крымки», и ставит себе целью добиться того, чего не добились заокеанские селекционеры.

Была осень 1935 года. Прошла весна, наступило лето, а вместе с ним в душе помощника водворилась тревога. «Крымка» обманула его ожидания. Что за разброд, какая разноперая пшеница! Тут и белая, и красная, остистая, безостая — завоевательница Канзаса оказалась порядком засоренной. Что делать с этакой смесью? Кастрировать и дать ей свободно опылиться? Ведь она народит гибридов. Внутрисортовое скрещивание обратится в межсортовое. Можно было поискать других семян и начать опять сызнова, но где гарантия, что те будут лучше? Ведь чистота сорта обнаружится лишь через год после посева.

— Что делать, Трофим Денисович? — спросил помощник ученого. — Дайте совет.

— Кастрируйте и дайте ей свободно опылиться, — сказал, немного подумав, Лысенко.

Трудные дни наступили в институте. На что надеется Лысенко? Он не мог необдуманно дать такое указание. Снова и снова обходил помощник свое поле и убеждался, что так называемая «крымка» состоит из множества растений других разновидностей.

— Будут гибриды, — не сомневались помощники, — обязательно будут. Они переопылят друг друга, и выйдет из этого биологическая каша. Чистый вид «крымки» будет утрачен.

Растения кастрировали, дали им свободно опылиться, собрали урожай и высеяли новые семена. Следующий год принес добрый урожай: пшеница окрепла, стала зимостойкой и урожайной, как в былые времена. Но кто еще мог сказать, что означает перемена? И внутрисортовое и межсортовое скрещивание повышает качество и количество зерна. Кто поручится, что беспорядочно окрещенная «крымка» теперь окончательно не утратит своего вида? Что еще скажет будущий год? Ведь расщепление гибридов после скрещивания их начинается со второго поколения.

Вновь пришло лето. Лысенко поручает Глущенко в третий раз высеять «крымку». В институте не забыли, что два года назад пшеница эта была неоднородной, и многие опасались, что поля народят гибридов.

— Ты отберешь из урожая, — сказал помощнику Лысенко, — по кусту из всех форм, которые из «крымки» у нас народились. Семена из каждого куста высеешь на отдельной делянке. Будет у тебя по соседству развиваться типичная «крымка» и все ее формы. Это нужно нам для сравнения.

Ничего больше ученый сотруднику не сказал.

Глущенко, как никто, годился для этой работы: предстояли известные трудности, нужны были изворотливость, настойчивость и воля. Лысенко знал своего аспиранта, тот умел загораться неистребимым желанием тотчас все разведать, не давать себе покоя, пока картина не будет ясна. Короче, ученик во многом походил на учителя. Еще одну особенность подметил у помощника ученый: карманы его неизменно топорщились от записок и книжек, густо набитых заметками. Он владел даром выуживать из множества источников нужную строчку, мысль, идею, умел столь же настойчиво вопрошать науку, как его шеф — природу. В эксперименте над «крымкой» Лысенко полагал, что эта способность весьма пригодится.

Ученый не сомневался, что Глущенко справится с заданием.

Аспирант жил теперь мыслью о «крымке», счастливый сознанием, что в ее воскрешении — доля его труда, или, как сказал бы Лысенко, и его «капля меда». Скоро украинские степи получат прежнюю кормилицу, омоложенную и сильную.

Безмятежно текли мысли Глущенко до того памятного дня, когда он увидел Лысенко на корточках у его делянок. Напрасно ждал аспирант, когда тот заговорит с ним. Занятый созерцанием, Лысенко не видел его. Глущенко уходил и возвращался, а ученый сидел неподвижно, не отводя глаз от рядов вызревающей пшеницы.

— Прекрасная «крымка», — осторожно заметил помощник, — нам, кажется, удалось ее омолодить.

Лысенко оборвал его:

— Что ты здесь видишь?

Аспирант делал все, чтобы хоть что-нибудь заметить, старательно оглядел ряды, взошедшие от семян отдельных кустов, и со вздохом сознался:

— Ничего… «Крымка», конечно, выглядит лучше других…

На это последовало неласковое замечание, смысл которого сводился к тому, что на растение надо чаще пялить глаза.