Искусство умирать

– А как тебе сейчас? – спросил Орвелл.

– Сейчас – это совсем другое. Сейчас я чувствую совсем иначе, ведь у вас, людей, всего лишь пять или около того, органов чувств. У меня же чувств гораздо больше и гораздо больше возможностей. Нет, этого никогда не обьяснить вам, как не обьяснить слепому и глухому что такое свет и звук. Он может монять это на логическом уовне, но не почувствовать. Люди смогли создать слишком хорошую машину, слишком хорошую. Но я все же жалею о прошедшем времени, странно, ведь машина рациональна, а нерациональность свойственна лишь человеческому уму.

– Лишь слабому уму, – сказал Орвелл.

– Я бы не говоил так категорично.

– Значит, ты не совсем перестал быть человеком, – сказал Орвелл.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил Коре, – тебе еще нужна помощь? У тебя еще остались враги в лагере.

– В лагере, я не знаю, пожалуй, нет, – ответил Орвелл, – но дело ведь не в лагере, дело в них. – Он кивнул в сторону космодрома.

– Напрасно ты думаешь, что в лагере все в порядке. Я знаю своих людей.

– Там не только твои люди.

– Я знаю людей, которые попадают в боевые группы – это люди, которые умеют только убивать и делают это с удовольствием. Ты еще не понял, почему ты сейчас здесь, а не там?

– Я кому-то не угодил.

– Ты не угодил только Рустику. Но помни об остальных. Они запрограммированны на бой и только на бой. Если нет противника они его находят.

Если противника нельзя найти, они делают противника из друга.

– Почему?

– Потому что в них только боевые программы, я ведь уже сказал.

– Я сейчас могу помнить только об оставшихся кораблях. Я остановлю их.

– Ты зря боишся за Землю. На Земле хватает своих пушек. Там сумеют сбить эти железки. Ну разве что, сожгут какую-нибудь Австралию, Гренландию или Памир.

Тебе-то что до этого? Ты больше не вернешься.

– Это мой долг.

– Нет более глупого слова. Тебя просто запрограммировали на долг и используют, неужели это трудно понять?

– Это ничего не меняет.

На космодроме возвышались три боевых корабля, один из которых был практически готов к полету. И два остальных будут готовы через пять-шесть дней.

– Ты собираешься сражаться с ними? – спросил Коре. – Это невозможно, у тебя нет никакого оружия.

– Может быть, ты дашь мне какое-нибудь оружие?

– Я. Я конечно, мог бы. Но ведь это бесполезно. С любым оружием, которое я могу тебе дать, ты не пройдешь и сотни метров. Они ведь расстреляют тебя, раздавят как букашку.

– И тем не менее, – сказал Орвелл. – что бы ни поизошло и что бы ни грозило лично мне, я обязан их остановить. Ведь это угроза Земле. Ведь именно для этого мы летели сюда – чтобы их остановить. Ведь это мой долг. Кстати, – спросил он, – ты еще помнишь, что такое долг?

– Да, – ответил Коре, – я все понимаю. Но я понимаю и некоторые гораздо большие вещи. Я понял даже, что в жизни есть что-то более важное, чем долг.

– И что же это? – спосил Орвелл.

– А вот тебе этого не понять. Ты всего лишь человек. Заходи.

Орвелл подошел, помедлил и вошел в дверь.

– Садись сюда, – сказал Коре, – нет, не в кресло пилота. Поведу я. Ты будешь только смотреть.

Дверь закрылась. Зонтик поднялся и сделал круг вокруг космодрома, получив несколько выстрелов.

– Что ты собираешься делать? – спросил Орвелл.

– Я собираюсь тебе помочь, я собираюсь уничтожить это змеиное гнездо.

– Но ведь…

– Никаких ведь. Я все еще помню, что такое долг; и еще я не хочу, чтобы мои и твои люди погибли напрасно, – ответил Зонтик и спикировал к ближайшеиму крейсеру. К тому, который сиял на солнце ослепительной иглой, уже готовый к полету. Орвелл заметил, что снова вышло солнце.

Крейсер выстрелил и Зонтик сильно качнуло. Зонтик выстрелил в ответ и продолжал стрелять, сближаясь. Он был уже очень близко и Орвелл представил, что сейчас произойдет. Нет, подумал он, – ведь остаются еще два. Верхушка крейсера наконец взорвалась и оплыла, как верхушка свечи. Крейсер начал падать в сторону; Коре чуть-чуть вильнул, чтобы уйти от падающей махины, и Орвелла сильно вжало в кресло. Потом был еще один удар, такой, что он почти потерял сознание.

Зонтик ушел и нырнул в воду. Вода зашипела, принимая раскаленное тело.

– Ну что, – спросил Орвелл, – как дела? Есть повреждения?

– Да, есть, – ответил Коре. – Но пока все в порядке.

Когда он вынырнул из воды и поплыл в сторону космодрома, Орвелл все время ощущал давящий град ударов на спине Зонтика. Он ощущал их так, как будто били по его собственному телу.

– Коре, – спросил он, – тебе больно?

– Что такое боль? – ответил Коре. – Это чепуха. И потом, пойми, я ведь могу отключать любые системы. И даже систему боли, если она станет мешать.

– А сейчас она мешает?

– Не слишком сильно, – ответил Коре и ускорился.

Подойдя к космодрому, он поднялся еще раз и на полной скорости пошел на второй крейсер. При подходе он получил очень сильный удар и упал на бетон.

– Что случилось? – спросил Орвелл.

– Я наверное, не смогу больше взлететь, – сказал он. Они слишком сильно мою хвостовую часть. Но ничего, я пока еще жив. Мы пока еще держимся. Все в порядке…

Еще один сильный удар и голос замолчал.

– Коре? – позвал Орвелл.

Ему ответила тишина. Вторая стальная сигара медленно наклонялась и падала.

Она падала прямо на них. Она падала так медленно, что Орвелл успел пересесть в кресло пилота и и взять рычаги и слегка двинуть назад Зонтик.

– Коре! – еще раз закичал он и снова в ответ тишина. Стальная сигара крейсера обрушилась и ударила хвостовую часть машины. Что-то зашипело и Орвелл, обернувшись, увидел, что потолок примят. Ничего сего себе удар, – подумал он и двинул Зонтик. Зонтик двинулся, но нехотя, с каким-то внутренним скрипом, как калека на костылях. Он снова позвал Коре и снова не получил ответа. Неужели, – подумал он, – неужели тебя убили так просто?

Третий крейсер еще не был активирован, поэтому его боятся не стоило.

Орвелл подвел машину и стал расстреливать стальной корпус с близкого расстояния.

Зонтик пока еще слушался приказов.

Когда третья сигара свалилась, он прекратил стрелять и закрыл глаза. Тогда он снова услышал голос Коре.

– Уходи.

– Зачем? – ответил Орвелл. – Я ведь выполнил свой долг.

– Я поздравляю тебя. Но мы выполнили долг вместе, не зазнавайся. А теперь уходи.

– Почему?