Искусство. О чувстве прекрасного – ведущие эксперты страны

А в этом году у Серова была свободная кисть. Потому что он посмотрел на Андерса Леонарда Цорна за два года до этого, в Петербурге, и получился.

Там было два реальных скандала. Один из них был связан с картинами Поля Альбера Бенара, французского художника, которого мы сейчас уже не помним. А тогда с ним почему-то ассоциировалось представление об импрессионизме. Не с Мане, а с Бенаром. Он чрезвычайно эффектные колористические композиции создавал, форсировал цветовые эффекты. Скорее всего, это его портрет семьи был в Петербурге в тот момент. Но главный скандал вызвал портрет в рост актрисы Режан. Мы не знаем, где он сейчас находится. Актриса стоит на сцене перед рампой, свет бьет ей снизу в лицо. И наряду с подсветкой театральной получается такая ирреальная феерия. Все вместе это порождало абсолютно взрывной эффект у русской публики. Писали, что это пьяная актриса, которая, несчастная, отказалась от этого портрета, потому что он ей не понравился. Что это иллюстрация мрака полусвета. Я сейчас точно цитирую какого-то из критиков. Ну и вот, собственно говоря, эта живописная свобода с шиком, которую Бенар демонстрировал, конечно, оказалась красной тряпкой для очень многих русских, непривычных к такому.

Вот этот непривычный, это ключевое слово здесь вообще, наверное.

Конечно.

Стоит тетенька какая-то, ей хорошо, она весела. Чего расстраиваться-то?

В конечном счете тетенька и получила золотую медаль к удовольствию Тенишевой. А другой скандал был связан с Эдгаром Дега. На выставке было восемь картин Дега. Причем идеальный отбор. Вот, например, «Гладильщица» из Вашингтона. «Экипаж на скачках» из Бостона. Или вот эти «Жокеи перед стартом» из музея Вирджинии. Они пришли от Дюран-Рюэля, великого дилера импрессионистов. И они продавались, вообще говоря, в каталоге.

Это значит, за всем этим стоит какой-то коммерческий проект?

Конечно.

И насколько успешный он в результате был?

Не успешный, что-то купили с этой выставки, но расчет здесь был скорее рекламный, чем коммерческий. Вообще, в каталогах этих выставок художественных в то время в России не было принято указывать цены. А Дягилев указывал, что тоже было бравадой, потому что искусство, оно же большое и чистое. Например, какой-то там Дега должен был уйти за тринадцать с лишним?

Причем это небольшой Дега.

Маленькая картинка 40 тысяч рублей. Что стоило такие деньги? За два года до этого Николай Александрович купил «Покорение Сибири Ермаком» за 40 тысяч рублей. А тут какой-то Дега, который рисовать не умеет. И это было, конечно, бомбой.

Ни один русский еще не мог купить за эти деньги. Я сравнивал. Большая часть этих цен, они просто легко конвертируются по курсу рубля к франку. И они представляют собой нормальную цену на парижском рынке. Но это парижский рынок. Вот я благодарен Наталье Семеновой, которая работала в архиве Дюрана-Рюэля. Это, видимо, все-таки была цена отсечения, чтоб никто не купил. Потому что Дюран эту вещь очень любил. Она висела у него в личной квартире.

Но шуму-то наделала такая цена.

Шуму наделала, естественно.

То есть столько может стоить кусок тряпки с краской.

Примерно так и говорили Стасов и Репин, например. Вот Стасов написал разгромную, чуть не матерную, статью, в которой прошелся по Галлен-Каллелу, по Полю Альберу Бенару, по Арнольду Бёклину, по многим другим. И тут Дягилев сделал гениальный пиаровский ход. 13 февраля 1899 года из Зимнего дворца звонят княгине Тенишевой и говорят: государь едет на выставку. Особняк Тенишевой в нескольких кварталах в сторону по Неве. Она даже не переодевается. Мы знаем это по ее воспоминаниям. Прыгает в сани и несется в музей Штиглица. Видя, как государь выезжает как раз неспешно из Зимнего дворца. По телефону ловит Дягилева. Сначала не могут поймать, потом ловят. Но Дягилев в партикулярном платье, и представиться государю он не может, нельзя пред светлые очи. Он прибегает в музей Штиглица в сюртуке. Но туда же случайно заходит Константин Коровин во фраке. Коровина раздевают, надевают фрак на Дягилева. Коровин маленький, Дягилев большой. Тенишева потом писала, что мы боялись друг на друга смотреть, чтобы не заржать. Но тем не менее государя они поводили по выставке. Государь поблагодарил. Купил две вещи Тиффани.

Понравилось? То есть, значит, он купил. Подтвердил рублем.

И уехал. А потом в газетах появилась информация официальная, как положено. Вот государь был там-то, посмотрел выставку Поленовой. Присутствовал столько-то. Ну и в следующем номере «Мира искусства» Дягилев печатает тот же самый материал на отдельной странице «Посещение государем выставки». Он практически полностью совпадает с газетной информацией. Кроме одного абзаца. Вставленного в середину, где пишут, что государь император милостиво изволил уделить внимание Левитану, Людвигу Дилю, Галлен-Каллелу, Полю Бенару, Арнольду Бёклину. Остановившись у полотна художника Бенара, государь милостиво соизволил расспрашивать об этом художнике. То есть Дягилев перечислил практически всех тех мастеров, которых помелом вымел Стасов. Вот это асимметричный прекрасный пиаровский ответ.

А купил он что именно?

Две вещи Тиффани. Мы не знаем, где они сейчас находятся. Лампы или что-нибудь в этом роде. Так что, казалось бы, с этого должен был начаться триумфальный путь русского изобразительного искусства на Запад. Но художественное объединение «Мир искусства» и журнал «Мир искусства» сразу же столкнулись с финансовой катастрофой, потому что Тенишева обиделась на своих молодых подопечных и отказала им в финансировании. Савва Мамонтов, который должен был платить половину, попал под суд и разорился. Если бы не заступка Серова перед императором. Серов во время частных сеансов писал портрет, неформальный портрет государя. Он сказал, что вот есть талантливая молодежь, которая потеряла поддержку. Государь из личных денег назначил стипендию на издание журнала «Мир искусства». Если бы не этот финансовый коллапс, мы бы, наверное, имели подобные выставки каждый год.

Потому что они были сделаны по самой передовой экспозиционной модели того времени – Мюнхенского сецессиона. Выставка относительно небольшая. Вместо громадных выставок-супермаркетов – выставка-бутик, выставка международная, современная, с хорошим коммерческим зарядом. Но, в общем, эта модель работала. У нас таким должен был стать «Мир искусства», но не стал.

Это все? Это последняя была? Но через 10–12 лет уже у Щукина висели Матисс и Пикассо в Москве.

Когда Бенуа в 1896 году первый раз попал уже взрослым человеком в Париж, и он пишет своему другу Сомову: видел здесь работы молодого голландца Ван Гога, шарж, и все не остроумно. А в 1912 году он пишет про Сезанна и Гогена на выставке в Петербурге, сравнивает их с Рафаэлем и Микеланджело. Так что прогресс был колоссальный. И поразительно, что это усвоение современной живописи заняло так мало времени. Эта динамика и породила наш русский авангард.

О восприятии изобразительного искусства

В восприятии изобразительного искусства есть как минимум два уровня. Первый – это тот, на который вы попадаете сразу, как только видите картину, – композиция, линия, цвет. Они создают впечатление. А второй уровень – это смыслы и символы, спрятанные в картине. Попробуем побывать на обоих.

Я посмотрел репродукцию картины, о которой сегодня идет речь, – «Женщина у окна». Удивительная картина. Я ее никогда прежде не видел. Тем должно быть увлекательнее.

В общем, это картина про самоизоляцию. Я ее, конечно, специально выбрал для нашей встречи после карантина. Во-первых, я ее действительно люблю и ценю. А во-вторых, она, конечно, очень отвечает текущему моменту, это парадоксальная очень вещь. Ее автор Каспар Давид Фридрих, немецкий пейзажист-романтик. Это портрет жены, вид сзади. Он женился в 1818 году на женщине по имени Каролина. Картина была написана в 1822-м, тогда же показана в Дрезденской академии художеств. А потом, когда Фридрих после своей смерти стремительно вышел из моды, был забыт, вещь вспомнили, когда ее показали на выставке столетия немецкой живописи в 1906-м. И вот с тех пор она, конечно, – один из символов немецкого романтизма.