Ислам и мир: восток глазами классиков
Шрифт:
Так, например, Шейх-Касим Субаев писал Толстому из Казани: «Великому учителю нравственности. Я от имени всех мусульман России приношу благодарность за то, что Вы учили нас и вообще народы без различия вероисповедания и национальности. И кроме того, Вы, великий учитель жизни, трудились, описав жизнь башкир в маленьком, но ценном произведении – рассказе «Ильяс», который я перевёл и издал».
Нурали Латыпов
Значит, не только Толстой шёл навстречу народам Востока, но и мир Востока, с его религиозными и культурными традициями, обращался к его гению как к источнику мудрости.
Исмагил Шангареев
К 100-летию со дня рождения Толстого, исполнявшемуся
Вот вам оценка классика французской литературы, человека Запада, видящего всю масштабную картину «теченья мыслей» вокруг наследия Толстого.
Нурали Латыпов
Я убеждён, что нас ждёт ещё много работы. Национальная идея России, поиск духовных скреп на века, всё это ещё потребует обращения к творчеству Льва Николаевича. И у меня не вызывает сомнения, что деятельность Толстого, может стать примером для создания духовных скреп в современной России.
Исмагил Шангареев
Безусловно. Вот вам два простых примера.
Толстой как никто в русской литературе показал пример, что не надо бояться искать ответы в мире ислама. Сегодня «Всё смешалось в доме Облонских» – как писал великий писатель. Что только не пишут об исламе так называемые политологи и проч. В итоге «Тонны руды и не грамма радия», а всё почему? Нет чистых глаз. Таких глаз, какими смотрел на ислам Лев Толстой.
И ведь понимаете какое дело, он не боялся общаться с исламскими лидерами арабского мира. Так, например, он вёл переписку с Мухаммадом Абдо (1848–1905 гг.), известным реформатором ислама, ставшим с 1899 года главным муфтием Египта. Общение с арабским учёным, носителем языка и традиций давало Толстому более расширенное понимание ислама, открывало духовные смыслы Корана, формировало искреннее восхищение Пророком Мухаммадом. Это ли не пример подлинной толерантности, открытого нежелания делить мир на «своих и чужих».
В этой связи и второй пример. И касается он большой подвижнической деятельности Толстого по широкой популяризации преданий о Пророке Мухаммаде. В 1909 году Львом Николаевичем была составлена небольшая книжка под названием «Изречения Магомета, не вошедшие в Коран. Избраны Л. Н. Толстым». Ряд изречений пророка Мухаммада из этой книги писатель затем включил в сборники «Для души» и «Путь жизни»
Вот как надо формировать духовные скрепы. Словом и делом.
Вот как надо жить, верить и объединять людей вокруг великих духовных истин.
И вот какими были последние слова этого великого человека: «Люблю Истину». Да храни, Аллах, Милостивый и Милосердный, его светлую душу.
Диалог IV. Велимир Хлебников и общеазийское сознание в песнях
Исмагил Шангареев
Для меня Хлебников – прежде всего Гуль-мулла, урус (русский) дервиш, идущий на Восток. Этот путь мы сегодня проследим на основе его биографии и удивительных по своей духовной и историко-временной емкости произведениях – «Труба Гуль-муллы», «Хаджи-Тархан» и третьего паруса (так Хлебников называл главы) сверхповести «Дети выдры», посвященного «Искадер-наме» Низами Ганджеви. Однако, как говорят – смысл Пути во многом объясняет его начало. Известно, что семья Хлебникова в 1898 году переехала в Казань, где он поступил в 3-ю казанскую гимназию. Через пять лет он окончил курс гимназии, осенью 1903 года поступил на математическое отделение физико-математического факультета Казанского университета. Математика становится основой его поэтического видения, расширяет мышление настолько, что мир вокруг
него трансформируется в некую систему образов.Нурали Латыпов
Творчеству Велимира Хлебникове посвящено огромное количество исследований как в России, так и за рубежом. Мы в нашей беседе затронем лишь тему «Хлебников и Восток», в двух её основных измерениях. В евразийском измерении и измерении духовных энергий ислама.
Почему мы намеренно фокусируем внимание читателей на весьма сложном и неоднозначном отражении реальности в поэзии Хлебникова? Думаю, не будет преувеличением сказать, что Хлебников единственный в истории литературы новатор, который с помощью отдельных неологизмов создавал целостные системы образов. Владимир Маяковский писал, что «Хлебников создал целую „периодическую систему слова“. Беря слово с неразвитыми, неведомыми формами, сопоставляя его со словом развитым, он доказывал необходимость и неизбежность появления новых слов».
Известно, что к 1904 году относятся первые литературные опыты Хлебникова, в частности, он предпринял попытку опубликовать пьесу «Елена Гордячкина», послав её в издательство «Знание» Максиму Горькому. Но при этом он уже был «Хлебниковым, который сменил в поэзии пушкинское «доломерие Эвклида» на хлебниковское «доломерие Лобачевского». Неудивительно, что он получил отказ там, где пушкинское «долгомерие Эвклида» считалось единственно возможным. Я имел честь окончить физический и биологический факультеты Ростовского Государственного университета и как нейробиолог очень хорошо понимаю, что пытался создать Хлебников, синтезируя поэзию и физику. Он настолько ушёл в конструирование пространства-времени, что для него не существовало понятие «современник». Время было для него волновым циклическим повторением событий и одновременно неким «динамизированным пространством».
Думаю, нет смысла говорить, насколько далеко от всего этого был Горький. Впрочем, мало кто в те годы, а тем более сегодня, мог бы себе представить, насколько Хлебников не был привязан к настоящему, существуя только в абсолютном пространстве слова и являясь, как он сам писал, «гражданином всей истории».
Исмагил Шангареев
Именно в том, что он «гражданин всей истории», и заключается его исключительная значимость для наших диалогов. Важно понимать, что тема ислама в истории мировой культуры требует именно такого не ограниченного ничем пространства в историческом времени, языке и поэзии. Прорастание его духовного зрения в исламский мир происходило постепенно – Казань, Баку и, наконец, иранский портовой городок Энзели.
«Энзели, – писал Хлебников родным, – встретило меня чудным полднем Италии. Серебряные видения гор голубым призраком стояли выше облаков, вознося свои снежные венцы… мы бросились осматривать узкие японские улицы Энзели, бани в зелёных изразцах, мечети, круглые башни прежних столетий в зелёном мху и золотые сморщенные яблоки в голубой листве.
Осень золотыми каплями выступила на коже этих золотых солнышек Персии, для которых зелёное дерево служит небом.
Это многоокое золотыми солнцами небо садов подымается над каменной стеной каждого сада, а рядом бродят чадры с чёрными глубокими глазами.
Я бросился к морю слушать его священный говор, я пел, смущая персов, и после 1,5 часа боролся и барахтался с водяными братьями, пока звон зубов не напомнил, что пора одеваться и надеть оболочку человека – эту темницу, где человек заперт от солнца и ветра и моря».
В своих странствиях по Ирану Хлебников чувствовал себя новым человеком – Гуль-муллой, как его почтительно называли мусульмане, для которых русский дервиш казался частью их культуры и традиций. А сам Хлебников, настрадавшийся от вечной бытовой неустроенности, голода и холода, вспоминая те дни, писал: