Испанская новелла Золотого века

В короткие сроки все было готово к пышному празднеству: вынуты из ларцов невиданные драгоценности, и при всеобщем веселье, с шутками и смехом сыграны свадьбы, на которых присутствовала городская знать, а также представители правосудия, своей мудростью и справедливостью не уступающие тем знаменитым судиям древности, о которых повествуется в старинных книгах. Вот так и осуществились желания всех. Дон Алонсо дал слуге обещанную тысячу дукатов, и он, опасаясь преследований со стороны дона Хуана и не менее страшась, что слухи о его усердии дойдут до ушей дона Дьего, очень довольный, почел за благо отправиться к себе на родину, ведь хозяева его отблагодарили если и не за преданность, то по крайней мере за отменные плоды трудов.

Итак, в доне Алонсо мы видим пример рассудительного старца, поступающего в согласии с возрастом и, как и надлежит кабальеро, безупречно выполняющего обещания, который покровительствовал дружбе сына, отложил свадьбу дочери, постарался исполнить обязательства, каковые, как ему казалось, взял на себя его покойный сын, и явил всем своим поведением образец отцовской любви и благоразумия.

Дон Хуан выказал себя неосмотрительным юношей, ибо в беседах с сестрами следует избегать вольностей и не повествовать о проказах юности, но краткими и обдуманными речами склонять их к достойному поведению, равно же возбраняется хвалить в их присутствии мужчин, даже если они родственники. То, что ДОН Хуан счел злосчастное столкновение на площади оскорблением, показывает, в какое безрассудное состояние может ввергнуть влюбленного малейшая неудача, ежели постигает она его на глазах у дамы сердца, а тем паче при народе. Нежеланием спасти дона Дьего явил нам дон Хуан пример того, сколь сильно иногда укореняется в сердце человека злоба. Но недостойно кабальеро перекладывать на меч правосудия заботы собственной шпаги.

Не воспротивившись тайному браку сестры, дон Санчо уподобился тем знатным людям — и не так уж их мало, — коим благополучие дороже родовой чести. Что до его притязаний на руку доньи Исабели, возлюбленной друга, то они лишний раз убеждают нас в том, что редкая дружба способна устоять против соблазна.

Страстное желание доньи Исабели поскорее повидать того, о ком так не ко времени лестно отзывался ее брат, подтверждает, что женщины по природе любопытны, и их следует оберегать от лишних сведений. Меж тем, подпилив шпагу брата так, что она сломалась, донья Исабель доказала, что голос любви сильнее голоса крови.

Похвалы сестре, расточаемые доном Хуаном и побудившие дона Дьего добиваться ее руки, говорят о том, сколь неосторожно расхваливать женщин вообще, а замужних и подавно. Таких разговоров не следует вести даже с лучшим другом. И уж совсем не годится, когда на твоем попечении женщина, водить в дом мужчин, особливо если они молоды. Потому что позволительно ли винить друга и ровню по происхождению в злоупотреблении дружбой, ежели сам пособлял домогательствам. И злополучная история на празднике здесь ни при чем, ибо повиновался дон Дьего велению чести, да только кто нынче верит в бескорыстную дружбу.

То, что дон Дьего попытался прекратить поединок, когда у дона Хуана сломалась шпага, — поступок великодушный и доказывает, что дон Дьего истинный кабальеро, ибо не должен таковой пользоваться выпавшими на его долю случайными преимуществами, и что бы на сей счет ни говорили, а высокорожденным и вести себя следует подобающе. Касательно схватки с разбойниками и смерти одного из них, а также недоверия, выказанного дону Дьего отцом дона Хуана и друзьями, которое подвергло его такой опасности, должно заметить, что часто те, кто ведет себя достойно, оказываются в пучине бедствий. Не вверяющие себя Божьей воле спасаются, и, кроме того, лучше безвинно пострадать, нежели быть виновным и не понести наказания, к тому же, поскольку добродетель не может не восторжествовать, то поступать надо согласно ее законам. То, что дон Дьего ворвался в дом своего врага и возвел на себя напраслину, говорит о том, сколь необузданна бывает ревность.

Продажность слуга, коему перепало столько милости, — предупреждение о том, сколь падки до наживы эти враги рода человеческого. А то, что доверенную ему хозяином шпагу слуга передал донье Исабели, показывает, чего стоит их преданность и любовь. То, что слуга в должный миг спрятался, было с его стороны благоразумно, ибо чего иного, как не расплаты, ждать творящему зло. Вознаграждение вместо справедливой кары напоминает нам об общем пороке власть имущих, редко воздающих добродетели по заслугам. А ведь так и водится в иных державах, где в интересах государства или в других, неведомо каких, награждают тех, о ком хорошо известно, что они заслуживают наказания.

Огорчение коррехидора и его сочувствие попавшему в беду дону Дьего напоминает государственным мужам, что должно им ненавидеть преступления, не забывая, однако, что и они не безгрешны, и сострадать совершившим проступки, не обагряя рук кровью несчастных, ибо это есть великий грех.

Тайный брак доньи Аны — подтверждение тому, что знатные женщины способны безоглядно рисковать собственной честью, если рассчитывают на выигрыш, а еще подтверждение переменчивости судьбы, потому что если и случается, что все кончается хорошо, то несть числа примерам обратного, и это не что иное, как справедливое воздаяние за дерзновенность.

А завершение величайших горестей веселыми свадьбами говорит о том, что неисповедимы пути господни: часто бывает, что веселье сменяется слезами или наоборот, как и случилось в этой истории, которая лишний раз подтверждает, что нет ничего постоянного в подлунном мире.

Лопе де Вега

Из книги «Новеллы для сеньоры Марсии Леонарды»

Приключения Дианы

Не из неблагодарности промедлил я повиновением вашей милости, а из опасения, что не сумею вам угодить. Вы приказали мне написать новеллу, и это явилось для меня большой неожиданностью, ибо хотя и верно то, что «Аркадия» и «Пилигрим» [67] чем-то напоминают произведения этого литературного рода, более распространенного у итальянцев и французов, чем у испанцев, все же они очень отличаются от новеллы и более непритязательны по своей манере. Во времена менее просвещенные, чем наши, хотя и более богатые людьми учеными, новеллы назывались просто рассказами, их пересказывали по памяти, и никогда, сколько мне помнится, я не видел их записанными на бумаге; содержание их было таким же, как в тех книгах, которые выдавались за исторические и назывались на чистом кастильском языке «рыцарскими деяниями», — так, как если бы мы сказали: «Великие подвиги, совершенные доблестными рыцарями». В этих историях испанцы проявили верх изобретательности, ибо по части выдумки испанцев не превзошел ни один народ в мире, как можно видеть во всех этих «Эспландианах», «Фебах», «Пальмеринах», «Лисуарте», «Флорамбелях», «Эсфирамундах» и прославленном «Амадисе», отце всего этого полчища, сочиненном некоей португальской дамой [68] . Боярдо, Ариосто [69] и другие писатели последовали их примеру, правда в стихах; и хотя в Испании не вполне еще забросили этот род сочинений, поскольку окончательно с ним расстаться не намерены, но в то же время существуют теперь у нас и книги новелл как переведенных с итальянского, так и собственного сочинения, в которых Мигель Сервантес проявил и изящество слога, и редкое искусство. Признаюсь, что книги эти чрезвычайно занимательны и могли бы стать назидательными, как некоторые трагические повествования Банделло [70] , но только их должны были бы писать люди ученые или, во всяком случае, весьма искушенные в светских делах, потому что люди эти умеют находить в каждом человеческом заблуждении нечто поучительное и дающее пищу для наставлений.

67

«Аркадия» (1598), «Пилигрим в своем отечестве» (1694) — пасторальный и авантюрный романы Лопе де Веги.

68

«Эспландиан» (…) «Амадис» позднерыцарские испанские романы XV–XVI вв. То, что «Амадис Галльский», опубликованный в обработке в 1508 г., первоначально был написан «некоей португальской дамой», — ничем не подтверждаемое предание.

69

Боярдо Маттео (1441–1494) — итальянский поэт, автор незаконченной рыцарской поэмы «Влюбленный Роланд», продолжением которой как бы стала поэма Лудовико Ариосто (1474–1533) «Неистовый Роланд».

70

Банделло Маттео (ок. 1485–1563) — итальянский новеллист.

Я никогда не воображал, что мне придет в голову заняться сочинением новелл, и сейчас желание вашей милости и мой долг повиноваться вам поставили меня в затруднительное положение, но чтобы это не показалось с моей стороны нерадивостью, ибо я изобрел множество сюжетов для моих комедий, то с позволения тех, кто сочиняет новеллы, я постараюсь услужить вашей милости этим рассказом, о котором могу по крайней мере сказать твердо, что вы не могли его ни от кого слышать и что он не переведен ни с какого другого языка. Итак, я начинаю.

В славном городе Толедо, который по справедливости называют императорским, что подтверждает и его герб, не так давно жили два кабальеро. Были они ровесниками, и связывала их крепкая дружба, которая нередко возникает в ранней молодости у людей со схожими характерами и привычками. Я позволю себе скрыть их подлинные имена, чтобы не задеть чье-либо достоинство описанием различных случайностей и превратностей его судьбы. Скажу поэтому, что одного из них звали Октавио, а другого — Селио.

Октавио был сыном знатной вдовы, и его мать гордилась им, как и дочерью своей Дианой, именем которой названа эта новелла, не меньше, чем Латона гордилась Аполлоном и богиней Луны [71] . Лисена — так звали эту сеньору — щедро оплачивала наряды и развлечения Октавио, но умеренно и осторожно тратила деньги на свою дочь, одевая ее всегда с большой скромностью. Диану это чрезвычайно огорчало; известно ведь, что все девушки мечтают украсить богатыми нарядами свою юную прелесть; однако в этом стремлении они заблуждаются, как и во многих других случаях: чтобы украсить свежие утренние розы, довольно одной лишь росы, но если срезать их, то они будут нуждаться в искусно составленном букете, вид которого очень скоро перестает быть приятным. Скромно наряжая свою дочь, Лисена не делала ошибки: девушка, одетая не так, как ее окружающие, и мечтает о чем-то необычном и привлекает к себе взоры больше, чем полагается.

71

Латона — согласно античному мифу, возлюбленная Юпитера, от которого у нее было двое детей: Аполлон, бог Солнца и покровитель искусств, и Диана, богиня Луны и охоты.