Испанский любовник

Дженни подняла взгляд от кассы и улыбнулась.

– Все о'кей?

– Не совсем, – ответил он.

Ее лицо сразу же приняло серьезное выражение.

– О Боже…

– Лиззи в офисе?

– Да, она там с мальчиками. Они заскочили сюда после школы.

Офис „Галереи" располагался на первом этаже в задней части и выходил окнами на беспорядочно разбросанные старинные маленькие фабрики, теперь недействующие. Зная, что ему придется проводить здесь много времени, Роберт спланировал офис как художественную студию, которую ему всегда хотелось иметь, – с высокими рабочими столами, чтобы на них можно было рисовать, с отличным освещением и большими пространствами на стенах для того, чтобы развешивать рисунки и картины. Когда он вошел, Лиззи, разговаривавшая по телефону, повернулась и помахала ему рукой, а Сэм и Дэйви, поглощенные рисованием космических кораблей на голых коленках Дэйви, бросились к нему и вцепились в ноги.

– Отстаньте, – сказал им Роберт. Лиззи тем временем говорила в трубку:

– Вот что я вам скажу. Сделайте-ка полдюжины, и посмотрим, как они пойдут. Или продадим, или вернем, с индивидуалами мы работаем так. Ведь у нас не просто магазин, но еще и салон. Устраивает? Да, пусть будут разные породы дерева, но это должны быть английские породы.

– Сэм, отпусти! – прикрикнул на сына Роберт.

– У тебя ботинки хлюпают…

– В Бате шел дождь. Отпусти, Дэйви.

– Не отпущу, пока Сэм этого не сделает…

– Нет, отпустишь, – разозлился Роберт. – У меня был ужасный день и нет настроения терпеть непослушных детей.

Лиззи положила трубку.

– Правда ужасно?

– Да, – ответил Роберт.

У него вдруг появилось зловещее предчувствие, что все идет наперекосяк. Пытаясь высвободить хоть одну ногу, он двинул ею слишком сильно и попал Дэйви по подбородку. Дэйви, не стеснявшийся плакать и в лучшие моменты жизни, мгновенно разревелся, схватившись за подбородок обеими руками.

Сэм удовлетворенно заметил:

– Ну вот, посмотри, ты, наверное, выбил ему все зубы, и теперь он лишь сможет есть йогурт и вот так реветь. Всю жизнь.

Роб наклонился и поднял ревущего Дэйви.

– Извини, дорогой, я не хотел сделать тебе больно.

– Я ненавижу йогурт, – завывал Дэйви сквозь прижатые к лицу руки.

– Дай-ка посмотрю. Убери руки и дай мне посмотреть на твой рот…

Лиззи сказала со своего места у телефона, где она все еще сидела:

– Что же было столь ужасного, Роб? Не волнуйся за Дэйви, с ним все будет в порядке, ты сам знаешь, как прекрасно он все переносит.

Дэйви широко раскрыл рот, и Роберт заглянул внутрь.

– Все на месте, слава Богу…

– Но я тем не менее думаю, что ты сломал ему челюсть, – заявил Сэм.

Дэйви громко задышал, широко раскрыв глаза.

– Не будь идиотом. Лиззи опять спросила:

– Что же было такого ужасного? Я хочу сказать, ты же знал все эти цифры и до того, знал, что у нас это были самые плохие полгода…

– Дела, видимо, не станут лучше, – ответил Роберт. Он опять нагнулся и поставил Дэйви на ноги. Тот стал пробовать сделать из своих рук подставку для сломанной челюсти.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я думаю, твоя челюсть скоро будет болтаться, как у старой обезьяны, – не унимался Сэм.

– Салливэн сказал, что никаких признаков общего улучшения в экономике нет, и мы, как и другие небольшие предприятия, вряд ли можем рассчитывать на улучшение бизнеса в обозримом будущем. Как он мило заметил, посещение магазинов вроде нашего является для людей роскошью, от которой они откажутся в первую очередь.

Сэм зашипел на Дэйви:

– Не отпускай, а то она отвалится. Лиззи встала и подошла к Роберту.

– Я жалею, что не поехала с тобой.

– Я тоже об этом жалею, но это никак не изменило бы ситуацию. Дело в том, что наш оборот для нынешних условий совсем не плох, но прибыли просто не хватает на наши расходы.

Дэйви прижался к коленке Лиззи и издал приглушенный стон. Лиззи нагнулась и решительно убрала его руки с подбородка. Глаза у него расширились от ужаса, он ждал, что вот-вот его нижняя челюсть упадет вниз, как сломанная ставня. Но этого не произошло.

– Вот видишь? Ты очень глупый, а Сэм – нехороший.

– Что значит нехороший? – с надеждой в голосе спросил Сэм.

Роберт ответил, посмотрев на него сверху вниз:

– Это человек, который получает удовольствие от того, что мучает слабых. На самом деле это и есть проявление слабости. Такие люди в душе всегда трусы.

Сэм встал, подошел к ближайшему столу и, повернувшись ко всем спиной, начал его легонько пинать. Лиззи подошла к Роберту и прижалась щекой к его груди.

– Я сегодня днем ничего не заказала. Это был приятный молодой человек, который делает наборные коробочки, деревянные, с решетчатыми крышками…

– Я думаю, у индийцев они дешевле. Она подняла голову.

– Мы поговорим обо всем этом позже?

– Да.

– Мамочка, а можно мне на ужин то же самое, что и Сэму? – спросил Дэйви.

– Ты же всегда ешь то же самое, что и Сэм!

– Я не хочу йогурта…

Лиззи посмотрела на Роберта и как-то грустно улыбнулась.

– Мы ведь сами хотели того, правда? Мы хотели этой комфортабельной, насыщенной жизни, полной работы и детей, с вечным круговоротом. Ведь мы хотели этого?

Он отошел от нее и стал ходить по комнате, поправляя бумаги, выключая аппаратуру и свет. Лиззи наблюдала за ним, ожидая ответа. Наконец он сказал, закрывая окно на модные задвижки особой конструкции:

– Конечно. Это жизнь выкидывает сюрпризы, когда их не ждешь, это жизнь все время ставит перед нами новые проблемы. Изменились не мы, Лиззи, изменилась ситуация вокруг нас.

– Значит, нам придется к ней приспосабливаться? Он ответил таким унылым голосом, какой она у него редко слышала:

– Думаю, да. Придется.

Этот вечер, как и другие вечера, прошел в череде событий, из которых складывался обязательный, всегда повторяющийся процесс: накормить детей, сделать с ними уроки, позаниматься музыкой, оторвать их от телефона и от телевизора и отправить спать. Лиззи всегда хотела, чтобы после двенадцати лет каждый ребенок ужинал с ней и Робом, отказавшись от более раннего по времени и более детского ужина, но два момента разрушили эти планы. Первый заключался в том, что ни Гарриет, ни Алистер не хотели есть вместе с родителями, выдвигая предлоги типа того, что они совсем не голодны, или не голодны в данный момент, не дописали свое изложение, не доделали французский, слишком устали или слишком увлечены книгой, что на деле оказывалось увлечением очередной серией „Закона в Лос-Анджелесе" или „Инспектора Морзе" по телевизору. А во-вторых, Лиззи открыла для себя тот факт, что к половине девятого вечера они с Робертом устают от детей. Сперва ее из-за этого мучило чувство вины, ведь она же сама всегда хотела иметь не меньше четырех детей, да и, как бы там ни было, она гордилась и была рада иметь большую семью, как она гордилась умом, способностями и силой характера своих детей… Но затем ее вдруг осенило, что она была не только матерью своим детям и женой Роберту, но еще и самой собой – Лиззи Мидлтон, и если у нее не будет немного свободного времени по вечерам, свободного от детей, то она просто чокнется. Тан что теперь в половине седьмого она готовила детям спагетти, какой-нибудь пирог и сосиски, а два часа спустя Роберт повторял эту же операцию приготовления ужина для себя и Лиззи. Барбара часто говорила: