Исполин над бездной

Яростное солнце поднимается все выше. Синяя небесная эмаль по-прежнему чиста и невозмутима. В жухлой траве сонно стрекочут насекомые. Где-то в отдалении слышится заунывное пение молящихся. Веки Дуваниса тяжелеют, его одолевает приятная дремота…

13

Внезапно, сквозь горячую пелену сладкого забытья, Дуванис почувствовал, что жара спала и повеял свежий, прохладный ветерок. Охваченный странной тревогой, он открыл глаза и огляделся по сторонам.

Над безбрежной равниной сгущались удивительные багровые сумерки… Первой мыслью было: неужели так поздно? Неужели он проспал до самого вечера? А как же его выступление перед односельчанами?… Дуванис с волнением прислушался и сразу успокоился: нет, еще не поздно!

Со стороны полей до него донеслось неистово-исступленное пение богомольцев… Да, молебен, по всей видимости, еще далеко не окончен. Но в таком случае почему же так быстро наступает темнота?…

Охваченный тревожным недоумением, Дуванис посмотрел на небо. Еще недавно такое чистое и голубое, оно было теперь из конца в конец застлано низко нависшими красноватыми тучами. Тучи медленно разбухали, наливались зловещим багрянцем, а в одном месте, почти прямо над холмом, они сбились в неистово крутящиеся Чудовищные клубы, которые в полном безмолвии извивались бешено, страшно, словно тысячи переплетенных исполинских спрутов.

Порывы холодного ветра усилились. Кипарисы тревожно зашумели.

Дуванис рывком вскочил на ноги и бегом обогнул холм, чтобы поскорее увидеть толпу молящихся односельчан. В эту минуту он совсем не думал о чуде, и в душе его не было ни малейшего страха. Ему просто хотелось разыскать Калию и помочь ей добраться до дому.

Но не успел он сделать и двадцати шагов, как все вокруг превратилось в настоящий кромешный ад. Весь небосвод от горизонта до горизонта вспыхнул вдруг ярким пламенем и осветил равнину каким-то неестественным, ядовито-красным светом. Прошла секунда, вторая — свет стал стремительно меркнуть, зловещие тучи налились лиловым огнем, потом сразу почернели, и вдруг на всю окрестность пала глубокая, чернильная темень. Дуванис замер на месте.

Где-то в отдалении послышались пронзительные вопли ужаса, душераздирающий женский визг, крики детей, топот сотен ног обезумевших от ужаса богомольцев… Прямо по полям, не видя дороги, убегали они в темноту, потрясенные размерами бедствия, вызванного их молитвами…

После короткого напряженного затишья налетел сумасшедший шквал холодного пронизывающего ветра. Одновременно с ним на небе вспыхнула ослепительно яркая чудовищная змея. Она вспорола весь небосвод от края до края и на мгновение осветила необъятную равнину фантастическим белым светом. И в то же мгновение раздался грохот — ужасный, неслыханный, будто вся вселенная раскололась на куски и обрушилась в бездну. Грохот еще не смолк, а уж на землю с черных ввысот низвергнулся сокрушительный ливень.

Дуванис в одну секунду промок до нитки. Ошеломленный, он с минуту стоял на месте, глядя в беснующийся мрак и прислушиваясь к устрашающему грохоту небывалой грозы. Потом из горла его вырвался крик:

— Калия! Калия! Ка-ли-я-а-а!!!

И, сорвавшись с места, он бросился бежать дальше. Несколько раз его сшибали с ног стремительные потоки, катившиеся со склонов холма. Он падал, по самые локти погружая руки в вязкую грязь, но, извиваясь всем своим гибким и сильным телом, снова вскакивал и, оглушенный, полузахлебнувшийся, продолжал бежать, сам уже не зная куда…

Эта неравная борьба человека со слепой разбушевавшейся стихией завершилась самым неожиданным образом.

Дуванис с разбегу врезался во что-то мягкое, живое. Оттолкнувшись от невидимого препятствия, он потерял равновесие и чуть не упал, но в этот миг его подхватили чьи-то могучие руки, и над самой его головой, перекрывая шум ливня и раскаты грома, раздался спокойный звучный голос:

— Тише, дорогой, тише! Сейчас эта музыка прекратится… Дай-ка я укрою тебя…

Дуванис почувствовал, что на спину его легла какая-то тяжелая и плотная ткань. Она укрыла его всего, с головы до ног. Дуванис доверчиво приник к широкой груди незнакомца, затих, еле дыша от усталости и пережитого волнения.

Несколько минут прошли в полном молчании. Вскоре ливень заметно пошел на убыль, раскаты грома стали раздаваться все реже и реже…

Немного отдышавшись и успокоившись, Дуванис спросил:

— Кто вы, ведеор? По голосу вы показались мне нездешним.

— А я и есть нездешний! — густо пророкотал незнакомец.

Больше он ничего не сказал, а Дуванис считал неудобным приставать к нему в таком положении с вопросами. Так они и стояли, тесно прижавшись друг к другу, чуть ли не по колено в жидкой грязи, пока не замерли наконец последние отголоски чудовищной грозы. Дождавшись наступления полной тишины, незнакомец, укрывший Дуваниса, сказал:

— Ну вот и все кончено! Вылазь, сурок, из норы!

С этими словами он откинул свой тяжелый плащ. В первое мгновение Дуванис был настолько ослеплен резким переходом от кромешной тьмы к яркому блеску летнего дня, что невольно заслонил глаза рукой. Но потом, привыкнув к свету, он увидел чистую небесную лазурь без единого облачка, увидел веселое знойное солнце — и даже, засмеялся от удовольствия. Однако смех тут же замер у него на губах, когда он перевел взгляд на поля.

Никаких полей, собственно, больше не было. От них решительно ничего не осталось. Всюду, куда ни кинь взгляд, простиралось безбрежное месиво жидкой грязи. Она еще пузырилась, пыхтела и расползалась. По ложбинам и низинкам, устремляясь к недалекому морю, бурлили и пенились мутные потоки. А посевы? От посевов не осталось ничего — они были уничтожены.

Дуванис со вздохом провел рукой по щеке, размазывая на ней бурые подтеки, и тут же впервые оглянулся на своего спасителя. Оглянулся, да так и застыл с широко раскрытым ртом.

14

В трех шагах от Дуваниса задумчиво расхаживал взад-вперед высокий широкоплечий старец в длиннополой голубой мантии, густо унизанной невиданно крупными бриллиантами. Смуглое, выразительное лицо могучего старца было обрамлено влажными прядями белых волос, на грудь свисала окладистая белая борода. Полы великолепной мантии, сильно испачканные грязью, волочились по луже, а при каждом шаге старца над поверхностью мутной воды появлялись большие, облепленные бурой глиной ступни в ременных сандалиях… Старец, казалось, забыл о присутствии Дуваниса. Он очень внимательно обозревал погибшие поля, и лицо его при этом все более и более омрачалось.

Справившись с первым потрясением, Дуванис приблизился к старцу, почтительно прокашлялся и произнес сдавленным голосом:

— Простите, ведеор… Но вы… вы… Кто же вы, собственно, такой?

Старец тотчас же обернулся, осмотрел Дуваниса с головы до ног, и на его хмуром лице появилась добродушная улыбка.

— Я? Разве не видно, кто я? Я бог единый, повелитель вселенной! — проговорил он неимоверно густым, приятно рокочущим басом.

Ответ старца прозвучал так естественно и просто, с такой непринужденной убедительностью, будто речь шла о чем-то обыкновенном и повседневном. Дуванису показалось, что он ослышался.

— Как вы сказали, ведеор? — переспросил он, ободренный улыбкой удивительного старца.

— Я сказал, что я бог единый! — повторил старец, откровенно наслаждаясь изумлением молодого человека.

— Это что же, фамилия у вас такая, да? — продолжал выпытывать Дуванис, будучи не в состоянии поверить в прямой смысл услышанного ответа.

— Зачем фамилия? Я просто бог! — с бесконечным благодушием ответил старец. — Иначе меня еще называют всевышним, вседержителем неба и земли, царем небесным, создателем и повелителем вселенной и так далее и тому подобное. Но сокращенно я называюсь богом единым.