Исполин последних дней

Хотя рассуждение казалось магу неопровержимым, у Ганелона была иная логика. Он оставался непоколебимым, как скала. И тоже предъявлял доказательства, которые с его точки зрения казались безукоризненными. Боги Времени никогда не стали бы запечатывать его в Подземелье Арделикса ради пустой забавы, для этого у них должна существовать весьма веская и достойная причина. Если ему предназначено спасти мир от угрозы Падающей Луны, то ясно, что существуют и средства, с помощью которых эта задача может быть успешно выполнена. И им предстоит найти эти средства.

Зелобион нервничал, злился, выходил из себя, но все было напрасно. В конце концов он оставил споры и решил лучше согласовать планы.

— Если какой-то способ остановить Луну существует, надо начинать поиски, с усталой покорностью сказал он. — Пойдем, посоветуемся с Семеркой.

— Кто это? — спросил бронзовый гигант.

— Семь Мудрецов Карчоя. Между ними поделены все знания человечества. Иди за мной.

Ганелон Среброкудрый последовал за магом и правителем Карчоя по секретному проходу. Они спустились по винтовой лестнице, а потом миновали пыльные заброшенные подземелья. Пока они шли, Зелобион объяснял природу таинственной Семерки.

Мудрецы представляют собой самый могучий интеллект за последние десять миллионов лет. Это ученые, чья страсть к знаниям такова, что они изобрели метод бестелесного бессмертия, освободив свое сознание от зависимости времени, от превратностей возраста и смерти. Теперь они имеют возможность продолжать свои научные изыскания как бестелесные существа, духи чистого разума.

— И как же произошло это чудо? — с любопытством пророкотал Ганелон.

— Мышление, мой юный друг, Это цепь электрических импульсов. А память — кодированная система. Первичное сознание и чувственное восприятие хранятся сколь угодно долго и позволяют обращаться к ним в любой момент. Сознание само по себе — не более чем система взаимосвязанных путей, вдоль которых электрический импульс может, путешествовать совершенно свободно.

— Понятно.

— По логике, и в самом деле, не существует причин, по которым мысль должна быть ограничена этой убогой химической батареей, называемой мозгом, — продолжал маг. Подобный экземпляр можно было бы легко создать между двумя полюсами металла-проводника, например железа. Именно это и было сделано Семью Мудрецами.

В этот момент они вошли в величественный зал с уходящими ввысь колоннами, крышей которому служила арка света. Семь колонн образовывали в центре зала огромный круг. Они были из отполированного прозрачного хрусталя, и на них играли отблески пламени. Зелобион и Ганелон прошли в центр зала и остановились, разглядывая окружающее великолепие.

— Сознание семи ученых было сканировано с помощью электрочувствительного записывающего устройства. Затем его впечатали в структуру молекул металла, которую поместили внутрь колонн из неразрушимого хрусталя. Эти дубликаты ни на йоту не отличаются от оригиналов, исключая лишь тот маленький факт, что оригиналы были подвластны времени и угасли под грузом лет. А хрустальные дубликаты продолжают сознательную жизнь, проводя миллионы и миллионы лет в неустанных размышлениях, — спокойно бубнил Зелобион.

— Поразительно! — восхищенно проговорил Ганелон.

— Да ну, сущий пустяк!

Семь колонн возвышались, безмятежные, вечные, омываемые лучами солнечного света. Ганелон был человеком действия, но даже он ощутил пробуждение почти религиозного трепета в присутствии этого бессмертного интеллекта.

— А они могут нас видеть?

Маг отрицательно покачал головой.

— Приборы их чувственного восприятия отключены. Мыслить легче в темноте и молчании, без каких-либо досадных помех. Так что сейчас они изолированы от нас. Но при этом, каждый может общаться с коллегами, дискутируя и обмениваясь научными данными с помощью молекулярной телепатии или физического резонанса. Позволь-ка…

Он двинулся вдоль круга колонн, задумчиво поглаживая переносицу указательным пальцем и размышляя.

— Для нашего дела я собираюсь включить приборы чувственного восприятия Келемона, физика, и Паолалкана, астронома. Я сомневаюсь, что другие научные дисциплины смогут сейчас помочь нам.

Он манипулировал приборами, расположенными у подножия тех колонн, в которых находился бестелесный разум Келемона и Паолалиана. Блестящие линзы повернулись, чтобы смотреть на пришельцев и заработало устройство способное имитировать человеческую речь.

— Какой сегодня день? — поинтересовался Паолалиаи металлическим голосом.

— Десятый день Намза 321 декады тринадцатои эпохи шесть тысяч девятого Эона, ответил Зелобион.

Паолалиан тихо вздохнул.

— Как долго! Последний раз смертный обращался ко мне восемь миллионов лет назад. Но мое иллюзорное существование сделало меня более терпимым. Думаю, в свое время я стал бы решительно порицать подобный спад интереса к астрономии. Но… задавай свой вопрос!

— Луна падает. И мы хотели бы знать, почему, и что следует сделать, чтобы остановить или изменить этот процесс, объяснил Зелобион.

— Какая увлекательная проблема, — загудел астроном. Келемон, ты здесь?

— Да, разумеется. И хотя данные по Луне находятся в основном в моем ведении, я удивлен безрассудности, с которой правитель Карчоя осмелился потревожить мои размышления столь тривиальным вопросом, — ответил второй ученый.

— Тривиальным, как бы не так! — фыркнул маг. Разве такое уж преступление прервать твои размышления когда конец мира, возможно, не за горами?

— Ни на йоту, — со странной резкостью заявил Келемон.

— Проблема в Луне, а не в Земле, — заметил Ганелон Среброкудрый.

— Совершенно верно, — согласился Паолалиан. Что я могу сказать вам, смертные? Луна — спутник Земли около 2159, 9 мили в диаметре, если пользоваться классической системой мер, вес… позвольте-ка посмотреть… ах, да: шесть тысяч квинтиллионов тонн.

Представив себе эту картину, Зелобион почувствовал, как по спине его пробежал холодок.

Даже представить страшно, что смерть весом в шесть тысяч квинтиллионов тонн находится прямо у тебя над головой и неуклонно приближается.

— Такая тяжелая? — Спросил он еле слышно.

— Точно, — радостно подтвердил Паолалиан. Для большей наглядности, шесть секстиллионов тонн. Могу добавить, что вашим ограниченным мозгам, смертные, легче будет представить эти цифры как шестерку с двадцатью одним нулем, покорно следующим за ней.

Зелобиону нечего было на это ответить. Он погрузился в молчание и начал угрюмо жевать концы своих зеленых усов. Однако Ганелона подобные математические выкладки оста вили равнодушным, и он продолжал настаивать: