Исполнитель

Самые умные вкладывали деньги в дома, машины — оказывается, давит только тех, у кого наличность, или там золото, камни — ну, все, что вместо денег. Эдакая вульгарная политэкономия — марксизм, не марксизм… Мраксизм, короче. Так что по настоящему богатые почти не пострадали — так, мелочь, перекупщики… Но сколько их передавило! Хорошо, детей вовремя догадались вывезти — благо, лето. Тут деньги нашлись! После того, как и в мэрии кое-кого придавило… В общем, словно катком по прошлись по городу — чисто и мертво.

Кавказцев, так тех и за сто верст не видать — на рынках тишина, благодать, кроме овощей ни хрена нет. То есть, хрен-то как раз и есть, а фруктов нет ну, кроме, разве, яблок — смелые люди, видать, торговали. Да о чем я! — черт, сразу и не сообразить — тут людей давит, а я о фруктах… Не в них печаль. Не кончается все это — вот что. Как костер, пока все топливо не выгорит. А топлива у нас… И можно представить, как это мне все обрыдло. Если после «мздырей» я спать не мог, то сейчас… Словно проклятый. Словно хожу по колено в кровавом дерьме. Да-да — буквально, как наяву, и все время хочется вымыться. Начал бояться за свои винтики — как бы с резьбы не сорвало.

Но окончательно доконало, представь — теннисиста одного… У нас в городе… Нет, не хочу и вспоминать — уж больно тошно. Корт потом отмывали… Это аккурат после выигрыша — не успел еще даже кубок этот свой получить… Тьфу! Ну и… Вроде последней капли мне и не хватало. Света не взвидел, до того тоскливо стало, и, как обычно, наехала на меня эта дурь. Да только как! Если раньше телегой, то сейчас чугунным катком. Вот я и почувствовал, как это — когда давят… Тут уж ничего не поможет — понял сразу. Сиди и жди, чего выйдет… Сидеть-то и не пришлось — потащило меня со страшной силой. Пробовал упереться — куда! Чуть руки не пообрывал — закон тяготения поменялся — и чую, чую, куда тащит-то! И внутри все обрывается, в глазах темно…

Все. Точка. Теперь уже — точка…

Пошел я… К себе. Уж все равно стало… Пошел. Трясусь весь — если кто видел, небось, за припадочного приняли. Да кто внимание обратит на еще одного психа — ноне урожайный год, много их по городу бродит… На мое счастье, до дому было рукой подать — два квартала (у знакомого телевизор смотрел). Дошатался до двери — уже плохо помню, как открыл, лица не чувствую, руки немеют, как отнимаются, а я все пру — и понимаю ведь так ясно, что против себя самого и пру, но что-то несет, и страшно — не остановиться… В общем, накатило окончательно, и больше ничего не помню, хоть убей… Тогда и наступила пауза.

Пятого? Нет, шестого, в понедельник — точнее, часов в пять вечера… Первое, что увидел и запомнил — циферблат будильника. Он у меня электрический, завода не требует, так и тикал все это время… Пять часов вечера — за окном темно, небо затянуло тучами — сроду таких не видел — низкие, хмурые… До этого-то все ясная погода была — сейчас на это ссылаются, тоже — причину нашли. А впрочем, кто его знает — все может быть… То есть, до такой степени все, что диву даешься!

…Лежу я себе, даже не знаю, на чем, отдыхаю. На душе спокойно так — давно так не было, уже и забыл, что вообще бывает… Словно уже завещание написал. Тучи все гуще — уже чуть не в окно лезут, но тихо — ни грома, ни дождя… Наползают. Лежу, цепенею — мыслей никаких, вот-вот корни пущу. И вдруг, без перехода — день. Те же тучи, та же хмарь, но все по-другому, как будто солнце выглянуло. Ожил — вот такое ощущение. Оцепенение как рукой сняло — вскочил, осмотрелся… Все по-прежнему. Но это в комнате — оказывается, я в комнате на диване прикорнул. Сделал пару шагов, заглянул в кухню — а сам дверь рукой придерживаю — боязно все-таки. Ничего… Никакой мути, ничего — просто разгром полный: пол в лохмотьях, из шкафов что-то длинное свисает, как мох — вермишель, наверное. Любимый холодильник тут же. Открыл — даже лампочка зажглась. Посмотрел, закрыл… Смех, ей богу — весь город в страхе, чуть не тысячу человек задавило, а тут какая-то ветхая кухонька. Во бред! Я чуть не расхохотался, так на душе легко стало. Как будто глотнул чего-то веселящего. И не бывает никакой боли на свете, и не случается в мире никаких несчастий… В общем что-то вроде местной анестезии, пока действует — блаженствуешь. Зато потом…

…Отходняк начался через час. Час безоблачного счастья — стрелка в нулевом положении, полное равновесие и невесомость. Тогда я еще не понял, что произошло, думал — все кончилось… И единственными последствиями останутся лишь бурые кляксы на асфальте… Вот как эта мысль пришла, тут наркоз и перестал. Аккурат в 18.00 — даже время заметил. Мудрено пропустить — с этого времени совесть начала пережевывать меня своими желтыми тупыми зубами. Тут особенно ощущаешь, как прекрасно мир может без тебя обойтись, и как это было бы здорово и прекрасно. Поневоле начнешь завидовать самоубийцам — у них всегда есть запасной выход… Но у меня этого выхода не было — приходилось терпеть. И вот, с какого-то времени этого терпежу меня начало дергать. Нет, не эпилепсия — злоба. Скорчило вдруг меня ненавистью страшной силы — и к кому? К таким же, как я, бедолагам! «Быдло, быдло!» — хриплю, в ушах знакомый колокольчик надрывается… За все трупы всмятку, за кровищу на улицах, за накопленный страх, за погромы — за все, за все! Подхватывает этот мутно-сладкий поток, тащит куда-то — знакомым маршрутом! И вдруг со всего маху — об каменную стену.

Треснуло меня по лбу, глаза раскрыл — сплошные радужные переливы… Зато в мозгах ясность полная. Потому — понял я, наконец, что за чертов божий дар мне достался, и откуда эта ненависть берется. Не моя это ненависть. Нет! Это же тех, пуганых клопов — но как она до меня доступ-то нашла? Все я припомнил разом — и школу, и «дергунца»… Нет, не колдун я. И вообще — никто. Приемник… Точно — радиоприемник, только принимаю не «Европу плюс» и не «Маяк», а людей — настраиваюсь на их волну, на их желания… И исполняю их! Тогда, в школе, все хотели избавления от шайки. Я хотел того же, я использовал силу всех — и сделал это.

А «давилка»… Бог мой, сколько же миллионов народу хотело этого? И я, могучий побирушка, тем и могуч, как Отец-река батюшка, вбирая в себя все ручейки-ручеечки. Ох, как обидно мне стало! Со всего маху да мордой об пол «дергунец» ты, голубчик, марионетка е…я, карманный палач… Уже звону в ушах поубавилось — теперь я себя ненавидел. Дерьмо, кретин! — каких только слов не испытал на своей особе, во сне таких не приснится. Вот уж к этому-то точно — божий дар!

…Когда прошел запал — начал слушать. Себя — кроме ведь нет никого… Зябко мне стало — не ушла злоба, нет. Затаилась и ждет. Теперь-то я знал, чего ждет — крови, изуродованных трупов… И зацепенел, замлел — потому, страшно представить, если вновь начнет давить, а теперь уж — и вовсе безвинных. Тех же работяг с заводов, нищих инженеров, бомжей, беспризорников, бабушек и дедушек… Дак и я же один из них! Тут уж стало страшно по-настоящему — до того все других касалось, а вот теперь… Меня, меня может задавить эта дрянь! Посмотрел я на свою руку, что, как чужая, ходуном ходит на колене… Решай, брат. С кем ты нынче — с теми, кто давит? Тогда надо стать одним из них. Это ведь несложно — заработать миллион. Стрясти с кого или грабануть походя… И жить после этого.

…Чуть не вывернуло меня наизнанку от тошнотных этих мыслей — будто патоки нахлебался. Не-ет, кем хочешь буду — палачом, убийцей, но не предателем! И рванула вновь злоба на толстых и сытеньких — даешь, поганцы, свою клопиную жизнь!

И — как я устал от звона в ушах… Ведь что получилось — не хочешь исполнять одно, исполняй противоположное. Но быть-то кем, если оба они во мне?! И гады эти, прибогатые — и их мне стало жалко, бедолаг с «дипломатами», хозяев жизни этой жалкой… «Хватит уже! — вопит что-то внутри — Хватит! Пусть живут, как смогут — может, дети у них подальше от яблони откатятся…» Качает меня туда, сюда — качает маятником, но не прибиться уже ни к одному из берегов. Ненависть стала появляться уже к самой этой ненависти — зачем она? Прилипла, как липучка, и без нее теперь — никуда?! Хватит! Баста! Идите вы… Люди, людишки, хари обсморкнутые — отвалите все! Я — сам… Сам себе… Я сам себе свет! Я сам себе — бог… М-ми… милосер-рд! (грохот, как от обвала) Даешь! Даешь, твою мать… Ур-р-ра! Ур-р… Ур-р….. ранг нах остен! Рот фронт, но пасаран… сран… срам… (какие-то паровозы затутукали); о… а… кт! бы… ы…

Он! Он — у небес в воспаленном фоне, прикрученный мною, стоит человек. Вл. Маяковский

Я здесь.

Не бойся, сижу, где сидится — на облупленной садовой скамейке. Одна рука вправо, другая — влево… Ноги вместе. Тополя громадные, небо закрывают — не поймешь, то ли день, то ли вечер… Но здесь всегда так. И никого нет вокруг — я один. Торчу, как перст в… Одна рука — вправо, другая влево. Как и тыщу лет назад, и две. Понял, нет? А-а, фиг с тобой — все равно не докричишься… С креста вопили — не дошло, а тут с какой-то плюгавой скамейки. Не я первый… Жаль, поздно понял — ведь правильно твердил себе смолоду — не высовывайся! Существовал бы, может, и посейчас — серое на сером… Нет, жареный петух клюнул — полез благодетельствовать человечество…

Ты еще слушаешь? Ну, я не знаю, откуда — может, у кого-то в голове винтиков не хватает, так через него, а может, еще как… Может, напишет кто — у писателей тоже мозги набекрень. Вон, Библию-то написали… Смешно, конечно — Евангелие от Кривого. Но я надежды не теряю — потому, может, и жив еще. Только ты уж поспеши — тяжело здесь… Нет бы просто сидеть — боль донимает. Знаешь, резь в боку — под ребром, справа. Регулярно, сволочь такая, теребит — аж дух перехватывает. И все глубже с каждым разом. Боюсь я… Поторопись, слышь? Да какая мне разница, кто ты! Кем бы ни был — ведь это из-за тебя я тут… терплю… терплю еще… Ты ведь хотел — я только исполнял… За что же меня так! Тебя, тебя нужно сюда, на это место — гвоздиком поковырять, что за гад такой!. Вз… В печенках ты у меня, понятно?!! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …подожди. Прости… Не надо было — так. Ты… отпусти меня. Выпусти меня отсюда… Пожалуйста! Как? Ну, это же так просто — отпустить… Ведь хватит уже. В самом деле, хватит ну, пошутили, и будет, а? Ведь я не хотел — так. Вышло-то, конечно, коряво… Ну, плохо, конечно, вышло — но ведь если подумать, я мог бы и другое. И как мог! Двумя хлебами накормить, воду там в вино — тьфу! Ерунда! Я знаю теперь, я могу, это — исполнять… Только пожелай! Пожелай и ты, и ты — все! И я исполню — вот честное слово!