Исполнительница темных желаний

Она ни черта не смогла бы быть такой искренней и обжигающей после того, как только что убила кого-то. Тем более Лешу своего!

Она, между прочим, очень берегла его. Никому никогда не позволяла говорить о нем нехорошо, сама никогда не делала ему больно – измена не в счет. Вечно над ним сюсюкала, мяукала, пылинки сдувала, на руке висла.

Панову было выгодно думать тогда, что Зоя притворяется. И однажды он даже похвалил ее за великолепное актерское мастерство. Не знай, мол, он ее в постели, решил бы, что она любит Алексея. Что, думаете, она ответила – эта обворожительная стерва? Заледенела вся, отодвинулась, и треснувшим, так непохожим на ее, голосом говорит:

– Леша – единственный мужчина, которого я люблю по-настоящему. И я его никогда ни на кого не променяю.

– Изменяю, но не променяю, – прогнусавил тогда Панов, уязвленный очень сильно.

И тут же получил по физиономии. И почти месяц потом прощения вымаливал. Зоя ведь не хотела с ним встречаться, улыбалась вежливо и холодно, и никаких подач не принимала, и на звонки не отвечала. А когда дала согласие наконец на встречу, то предупредила:

– Еще одно неосторожное замечание про Алексея, и я тебя больше не знаю!

Панов тут, помнится, разошелся, начал беситься, замуж ее звать. Но Зоя лишь отрицательно головой качала.

Так вот, это он к чему? Это он к тому, что Лешку она по-своему любила, дорожила им и убить его ни за что бы не смогла.

До свидания с Пановым не убивала, он бы заметил перемену в ней – точно.

А после свидания с ним она уже не смогла бы убить Алексея, потому что уже не возвращалась домой, ее убили и похоронили под слоем бетона. И никогда бы ее никто не нашел там, не приди в негодность труба и не начни ледяная вода сочиться наружу.

Ох, беда, беда! Ох, Зойка, что же такого ты натворила, или увидела что, кому попалась не в том месте не в то время? А что, если?..

От внезапной догадки, которая никогда прежде не посещала его, у Панова вполне ощутимо шевельнулись на макушке волосы.

А что, если после него Зойка встречалась с кем-то еще? Что, если потом не в одном его кабинете громыхала мебель и летели бумаги на пол со стола? Она же была ненасытной, алчной до любви – эта шикарная баба с непристойно зовущим взглядом. С чего он решил, что был единственным у нее любовником? Мог ведь быть кто-то еще. Кто-то, кого она любила так же страстно, и от кого потом могла так же отодвинуться, отгородиться прохладной вежливостью. Это он – Панов – был терпеливым. Он ждал и канючил, названивая ей постоянно. Ждал и канючил. А у кого-то нервы могли оказаться и не железными. Кто-то, проследив за ними, мог подстеречь ее возле той злополучной ямы и…

Господи, ты боже же мой!! А ведь если так оно и было, то тот человек видел и Панова! И он, разумеется, стал свидетелем их свидания! Целых двадцать минут – десяти, оговоренных Зойкой, не хватило – этот человек сидел в машине или в своем кабинете, ждал завершения их встречи, а после отъезда Панова подождал Зою и убил ее.

Панов ведь первым уехал, потому что торопился к Терехову на юбилей. А Зоя осталась подбирать бумаги с пола. Сказала, что все подберет и дверь кабинета захлопнет. А может, она нарочно осталась? Может, после него жаждала встречи с кем-то еще?

Жаждала или нет, но встреча состоялась, это точно. И печальный финал этой встречи был обнаружен не так давно. И тот человек, который совершил подобное, теперь очень насторожен. Он ведь боится разоблачения? Боится, что могут обнаружить какие-нибудь улики, свидетельствующие против него? Конечно, боится. Он мог обронить в жидкий бетон зажигалку, к примеру. Или именную авторучку, допустим. У Хаустова Сереги этих авторучек именных, идущих приложением к визиткам, пруд пруди. Странно, что он подумал именно о нем сейчас, да…

Так вот, мог убийца что-то обронить в яму, где спрятал труп? Наверное, мог. О таком Панов не раз читал и в детективах, и в криминальной хронике по телевизору наблюдал. Когда на месте преступления находят что-то подобное. Мог и обронить. А мог и нарочно что-то подбросить, какую-нибудь чужую вещь, не принадлежащую ему, а принадлежащую ему – Панову – к примеру.

А что? Чем не идея для подставы? Взял и швырнул в яму коробку со скрепками из кабинета Панова. Он ведь, идиот, постоянно эти коробки подписывает, чтобы со стола у него никто их не таскал. Кабинет весь день не закрывается, и там двор проходной, со стола таскают карандаши, ручки, скрепки. Вот и стал Панов их подписывать, придурок чертов!..

О чем он вот сейчас, в два часа ночи, думает, а?! О коробках каких-то, о скрепках! Да не нашли там ничего следователи и криминалисты. Ни орудия убийства не нашли, ни скрепок его дурацких. Так что с этой стороны бояться нечего, давно бы уже руки за спиной скрутили, найди они что-нибудь в груде развороченного бетона.

Ему теперь убийцу Зои бояться нужно, который очень встревожен, нервозен и наверняка предприимчив. Он теперь начнет землю носом рыть, думать: как бы это ему подозрения от собственной персоны отвести, как бы побольнее ударить кого-нибудь, как бы поудачнее подставить.

Убийца ведь перед Пановым в преимуществе. Он видел Антона, а Антон его нет. Зато…

Зато его мог видеть кто-то еще! Кто-то, кто в тот момент находился в фирме. А кто это может быть? Охрана – раз. Бригадир строителей – два. Тот вечно до семи вечера колупался с нарядами и табелем в своем вагончике, который был установлен за ограждением фирмы. И стол его стоял как раз против окна, из которого, в свою очередь, великолепно просматривалась проезжая часть, упирающаяся в ворота их фирмы.

Срочно! Необходимо срочно найти Степаныча. Крякина Василия Степановича – мирового мужика и грамотного ответственного бригадира, которого не нужно было в зад пинать, чтобы он работу свою выполнил.

Если он в тот вечер задержался по обыкновению своему у себя в вагончике, то, возможно, видел, кто еще, кроме Панова и Зои, заезжал на фирму.

На него одна надежда, на охрану – надежда слабая. Работали из рук вон плохо. Вечно посты свои бросали и в здании управления на первом этаже торчали, зубоскалили с диспетчерами, чаи гоняли, телек смотрели. Панов не раз Хаустову докладывал, тот только, беззвучно шевеля губами, матерился.

Охранная фирма принадлежала не кому-нибудь, а Терехову Ивану Сергеевичу. И не ему даже документально, а дочке его – вертихвостке Верке. Это он ей такой подарок на двадцатипятилетие сделал. Думал, дочка делом займется. Будет хотя бы перед кем туалетами сверкнуть. Только Верке было все по барабану. Она с таким же удовольствием и в массажный салон могла нарядиться, и в бассейн, и на прогулку с подругами. Не стала она себя утруждать, спихнула все на папочку. Правда, день зарплаты в охранной фирме, где она числилась генеральным директором, Вера помнила, как имя свое.

Так вот, сотрудники охранной фирмы, с которой у них были договорные обязательства, будто вирус какой от псевдодиректорши своей подхватили. Работали спустя рукава. И договор с ними разорвать не было никакой возможности – Терехов бы осерчал, а он влиятельный, гад. По этой же причине и пожаловаться лишний раз не пожалуешься. И так он долго упрекал Серегу за то, что зятя его не хотел к себе коммерческим директором брать.

А чего, спрашивается, к себе не взял? Или охранную фирму под его начало не поставил?