Исповедь бунтаря

Ситуация осложняется тем, что многие демократы демонстрируют политический инфантилизм, переоценивая свою личную популярность (у всех вождей-демократов популярность от одного до трех процентов, это лучшие результаты). Если демократы и дальше останутся такими же атомизированными, то вероятность трансформации путинского режима в красно-коричневый очень высока.

Мы в России любим верить в чудо. Вдруг появится новый лидер, вдруг народ прозреет и так далее. Но мы не можем не замечать исторический контекст. Сейчас что модно? Зажигательный бред о великой империи на фоне лицемерия и самоуспокоения. Демократов с либералами в этой моде нет. Нет ни в одном из пунктов. Что же делать? Удавиться от безысходности? Сидеть, вспоминать великое прошлое и рыдать над фотографиями с президентом Ельциным?

VII Частный капитал и власть

История нефтяной компании ЮКОС, история ее взлета и разгрома для России очень показательна. Все больше людей в нашей стране, накопив первоначальный капитал, собираются пересесть из кресла директора фирмы в кресло депутата или крупного чиновника. Но деньги, даже большие, в России не обеспечивают однозначного политического триумфа. Особенно показательна трагедия Михаила Ходорковского.

В последний раз я видел его на свободе за месяц до ареста, осенью 2003 года. Ходорковский собирался поехать по стране с лекциями о фонде «Открытая Россия», о необходимости формирования гражданского общества и так далее. Он очень хотел заниматься общественной деятельностью.

Мы ходили по парку и долго беседовали. Я старался понять, в чем суть его позиции, в чем заключен тайный или скрытый смысл войны с Путиным, насколько решительно Ходорковский настроен. Я считал, что власть раздавит ЮКОС, что рано или поздно нам всем придется публично занять ясную позицию, поэтому так важен для меня был тот разговор.

Уже в начале октября 2003 года (до ареста) судьба Ходорковского мне казалась решенной, хотя он не верил в самый худший сценарий. Я его прямо спросил: «А ты не боишься сесть?» Он ответил мгновенно: «Нет». «А умереть?» «В каком смысле?» «Ты можешь не выйти из тюрьмы, тебя там отравят или задушат». Он долго не отвечал, ходил и молчал минут десять. Потом сказал: «Умереть все боятся, но я все равно никуда не уеду, как бы они этого ни хотели».

Что заставило Ходорковского заняться общественной деятельностью? Почему он не захотел жить, как Абрамович, Дерипаска или, наконец, Березовский?

Власть как способ обогащения его не интересовала. Ходорковский и так был сказочно богат. Начав, как и все бизнесмены конца 1980-х – первой половины 1990-х годов, с сомнительных сделок, во второй половине 1990-х годов он стал решительно меняться. Он стремился создать преуспевающую компанию, отсталую компанию советского типа превратил в международный концерн с прозрачной бухгалтерией и чистой репутацией.

Ходорковский – честолюбивый человек, для которого важным являлось общественное признание. Он понял, что каждый новый заработанный миллиард ничего не меняет в его жизни. Наконец ему стало скучно, и он решил сменить род занятий. Михаил посчитал, что в сфере бизнеса все мечты сбылись и все цели достигнуты, и дальше начинается скучная история. Скучать он не привык и не любил.

В России нет кристально чистых олигархов. Наверное, не много таких миллиардеров-ангелов наберется и по миру. Практически все российские олигархи прошли через залоговые аукционы, все использовали непрозрачные правила приватизации, все сделали состояния за считанные годы, в то время как на Западе подобные состояния зарабатывались на протяжении нескольких поколений. Все российские олигархи к тому же практически одного возраста – это поколение сорокалетних, которые заканчивали университеты как раз к моменту распада СССР.

Ходорковский, естественно, не ангел. Но чем он отличался от других, чем выделялся? В первую очередь тем, что вел себя скромно, не страдал неуемной любовью к роскошной жизни, летал рейсовыми самолетами. Я его как-то спрашивал, почему рейсовыми. Он ответил: «Зачем отрываться от людей? Я тогда буду плохо понимать, что происходит». Только под конец, по-моему, он стал летать чартерами.

В тандеме Ходорковский – Невзлин и вообще в ЮКОСе Михаил был безусловным лидером. Да, он слушал других людей, советовался, обсуждал, но оставался лидером, причем лидером очень жестким. Он реально управлял компанией, вникая во все вопросы. Как генеральный директор ЮКОСа он погружался в промышленную деятельность и разбирался в нюансах нефтедобычи и нефтепереработки. Он был достаточно конструктивным и деловым. Ходорковский ко всем этим ребятам – и Шахновскому, и Невзлину, и Лебедеву – относился как к своим соратникам. Но решения принимал сам. В ЮКОСе не было коллегиальности. По принципиальным вопросам только он принимал решения.

Многие российские олигархи прошли один путь эволюции: от зарабатывания денег до желания заняться политикой и изменить мир. Воровать государственную собственность им разрешили, но воровать государственную власть – нет. Березовский с Гусинским этого не поняли и первыми попали под молотилку государственной машины, Ходорковский подошел с другой стороны, но тоже проиграл. Олигархов никто не ждал в политике и не хотел в них видеть политиков.

Власть умела бороться с диссидентами, оппозицией, с политическими критиками, с Западом. Боролась кондово, грубо и неумело, но с поставленными задачами справлялась. А вот как бороться с большими деньгами, российская власть не понимала. Да и опыта не было, поскольку в Советском Союзе больших денег просто не видели. И мне представляется, что власть патологически боялась политизации бизнеса. Она не знала, что с такими бизнесменами делать. Любой, кто пытался с большими деньгами лезть в политику, рисковал. И рисковал очень сильно.

В чем заключается позиция Путина и его команды по отношению к крупному бизнесу? «Вы спи…ли народное богатство, и мы об этом знаем. Хотите, чтобы вас не посадили, – сидите тихо. Если тихо сидеть не будете, камер хватит на всех». Некоторые олигархи с этим не согласились, за что и пострадали.

Олигархи – как пауки в банке. Никакой любви друг к другу они не испытывают. Ходорковский не выделялся на общем фоне довольно долго. У него была своя длинная история взаимоотношений, конфликтов из-за собственности, личностных конфликтов и так далее. Однако к нему относились с уважением. Высоко оценивали его менеджерские способности, хватку, твердость и решительность. В этой среде слово «любить» не является какой-то характеристикой. Оно там отсутствует.

Я пришел в правительство, когда Ходорковский только начинал заниматься ЮКОСом. Я не застал историй поглощений ЮКОСом более мелких и слабых конкурентов, это происходило до меня.

Помню, как-то я пригласил Ходорковского на совещание: ЮКОС не заплатил налоги, а у правительства росла задолженность по пенсиям и зарплатам бюджетникам. Я не знал, как пойдет наш разговор и чем он закончится.

«Михаил Борисович, заплатите, пожалуйста, налоги», – вежливо предложил я ему. Михаил Борисович не спорил, абсолютно спокойно подписал график выплат и выполнил его. Без шума, криков и угроз.

Ходорковский никогда не вел себя нагло и агрессивно, как Березовский с Гусинским. Конечно, как и многие, он лоббировал собственные интересы.

У нас был конфликт в конце 2002 года. Я предлагал резко увеличить природную ренту для нефтяных компаний, поскольку они получают сверхприбыль, и одновременно снизить налоги для тех, кто работает не в сырьевом секторе. На конференции по этому вопросу мы сидели рядом, но говорили прямо противоположные вещи. Казалось бы, должны расстаться врагами. Но мы при этом сохранили абсолютно нормальные отношения. Хотя я покушался на его доходы, а для многих бизнесменов доходы – это самоцель, мегацель и весь смысл жизни.

Кстати, Ходорковский не финансировал СПС, когда мы находились в парламенте, хотя финансировал «Яблоко». Помогать нам он решил в 2003 году. Коммунистам, как он мне лично говорил, денег не давал. Еще он финансировал довольно много одномандатных депутатов – человек сорок.

Я его спрашивал, зачем он это делает. Он считал, что за счет СПС и «Яблока» реальную оппозицию в парламенте создать нельзя. В то же время хотел, чтобы в России появилась сильная демократическая оппозиция, как в любом цивилизованном обществе.